Лавирль Спенсер - Раздельные постели
— Тебе нужно находиться в тепле, Кэт.
Не было никаких банальных фраз, которые Клей мог бы заставить себя произнести. «Не волнуйся» или «с ней будет все в прядке» — хотел он сказать измученной женщине, сидящей рядом. Все, что он мог сделать, это найти в темноте ее руку и положить сверху свои пальцы в надежде на то, что эта скудная попытка может как-то помочь. Но всю дорогу домой ее безжизненные пальцы вяло лежали под его рукой.
Он переживал приступы беспомощности, проносясь в машине сквозь ночь, поглаживая большим пальцем ее руку в бессловесном общении, на которое она не отвечала. Их руки лежали на ее узком подоле, а тыльная сторона ладони Клея слегка касалась теперь уже круглого, большого живота Кэтрин. Он подумал о боли, которую дети сносят за своих родителей, и надеялся, что его ребенку никогда не придется переживать то, что сейчас переживала Кэтрин.
Дома он помог ей снять пальто и наблюдал, как безразлично она поднимается по ступенькам.
— Кэтрин, что я могу сделать? Приготовить тебе что-нибудь поесть?
Она остановилась, как будто не знала, где находится. Он подошел сзади, держа руки в карманах. Как ему хотелось, чтобы она сказала:
— Сделай мне какао, погладь мне спину, включи музыку, держи меня…
Но вместо этого она отгородилась от него, замкнувшись в своем тщательно защищенном одиночестве.
— Нет, ничего. Я очень устала, Клей. Я просто хочу лечь в кровать. — Она поднялась наверх, неподвижно держа спину, направилась прямо в спальню и закрыла дверь передним.
Он стоял посредине гостиной и долгое время смотрел в никуда. Он закрыл глаза. Он представил себе Аду, а потом Кэтрин, которая смотрела на неподвижную фигуру матери. Он сел на край дивана, закрыв лицо руками. Он не знал, сколько прошло времени. Потом он вздохнул, поднялся и позвонил отцу. Он постелил себе на диване, устало снял брюки, рубашку и погасил свет. Но вместо того, чтобы лечь, он подошел к скользящим стеклянным дверям и уставился в черную ночь.
Ему сейчас была нужна та женщина наверху так же сильно, как он нужен был ей.
Слабый непонятный звук нарушил тишину ночи. Клей напрягся и прислушался. Когда звук повторился снова, высокий, далекий, подобный ветру за стенами, он уже знал, что это было, и начал подниматься по лестнице наверх. Нерешительно остановившись у двери в ее спальню, он прислушался. Клей уперся ладонью в дерево, прислонив к нему лоб. Когда он не мог уже больше стоять, он нащупал в темноте дверную ручку и бесшумно повернул ее. В полумраке он различал бледно-голубое пятно расстеленной кровати, молча подошел к ней и ощупал руками. Он чувствовал, как она съежилась под простынями, укрывшись с головой. Он провел руками по форме, напоминающей улитку, его сердце наполнилось жалостью к ней. Он легонько потянул покрывало на себя, но она только крепче сжала его.
— Кэтрин, — начал он, чувствуя от волнения комок в горле.
Она с силой сжала покрывало, пока, наконец, он не разжал ее пальцы. Она лежала, свернувшись в клубок, обхватив голову руками, спрятав локти между коленями. Он осторожно приподнял одеяло и лег сзади нее, а потом накрыл одеялом ее и себя. Он попытался притянуть ее к себе, но она только сильнее съежилась, причитая в своем одиночестве. От этого высокого звука Клей почувствовал боль в глазах.
Весь дрожа, он прошептал:
— Кэт, о Кэт, позволь мне помочь тебе.
Она вцепилась кулаками в свои волосы. Клей убрал их, провел рукой по ее руке, потом прижался грудью к ее изогнутой спине. Лежа на локте, он наклонился над свернувшейся клубочком Кэтрин, убрал с ее лица волосы и хриплым голосом начал убеждать:
— Я здесь, Кэтрин. Я здесь. Не нужно все переживать в одиночестве.
— Ма-ма-а-а-а-а… — жалостно завопила она в темноте. — Ма-ма-а-а-а-а…
— Пожалуйста, Кэт, пожалуйста, — умолял Клей, проводя рукой по ее руке. Ее руки были крепко сжаты между коленями.
— Мама, — снова запричитала она.
Он чувствовал, как дрожит ее тело, ему хотелось ее успокоить. Он гладил рукой ее бедро, колено, потом притянул ее спину к себе.
— Дорогая, это Клей. Пожалуйста, не делай этого. Давай я помогу тебе… пожалуйста, позволь мне поддержать тебя. Повернись, Кэт, просто повернись. Я здесь.
— Мама, я не хотела, — говорила она тем же детским голосом, который так пугал Клея. Он гладил ее волосы, плечо, обнял обеими руками и прислонился щекой к ее затылку. Он ждал, что она подаст какие-то признаки того, что понимает.
— Пожалуйста, Кэтрин… Я… Не закрывайся от меня.
Он почувствовал первый беззвучный спазм, первое всхлипывание, хотя это еще не было всхлипыванием. Он нежнонежно потянул ее за плечо, разворачивая к себе до тех пор, пока она, подобно порванной струне, не раскрутилась и не спряталась в его объятьях, разрыдавшись.
— Держи меня, Клей, держи меня, держи меня, — умоляла она, цепляясь, как утопающий. Ее горячие щеки обжигали ему шею. Она ухватилась за него железной хваткой, дрожа и рыдая ему в грудь.
— Кэтрин! О Господи, мне так жаль, — хрипло сказал он в ее волосы.
— Мама, мама, это по моей вине!
— Нет, нет, нет, — прошептал он, прижимая ее к себе еще ближе, как будто хотел поместить вовнутрь себя, чтобы поглотить ее боль. — Это не твоя вина, — успокаивал он, целуя ее голову, пока она лепетала, плакала, проклинала себя. Все запертые слезы, которые Кэтрин так долго отказывалась пролить, теперь текли по ее щекам за мать, пока она цеплялась за Клея своими ослабевшими руками. Он убаюкивал ее голову, прижимая ее щеку к шелковистым волоскам на своей груди, временами покачивая, потерявшись в жалости. Он лежал, изогнувшись, чувствуя, наконец, как ее тяжелеющий живот прижимается к его животу. Она лепетала неразборчивые слова, прерывая их всхлипываниями. Клей приветствовал ее всхлипывания, зная, что они действовали на нее, как лекарство.
— Это все по моей в-вине, все по моей вине…
Он крепко прижал ее рот к своей груди, чтобы остановить ее слова. Перед тем как заговорить, он конвульсивно сглотнул.
— Нет, Кэт, ты не можешь себя винить. Я тебе этого не позволю.
— Н-но это правда. Это оттого, что я беременна. Мне нужно было з-знать, что он х-хочет денег… у-ужасно хочет. Я ненавижу его, я его н-ненавижу. Почему он это сделал… Держи меня, Клей… мне нужно было уйти от него. Я должна была это сделать. Но если бы я не ушла, мне бы пришлось с-стать всем тем, чем он меня называл. Но мне было безразлично, безразлично. Клей, ты такой теплый… Они никогда не обнимали меня, никогда не целовали. Я была хорошей, я всегда была хорошей, только тогда один р-раз была с тобой, но он не должен был из-за этого наказывать ее.
Сердце Клея разрывалось от ее жалостных излияний. Она продолжала лепетать, почти безрассудно:
