Мариус Габриэль - Первородный грех. Книга вторая
У супруги Франко была величественная осанка, которая полностью отсутствовала у самого диктатора. Она обеими руками приветливо пожала ладошку Мерседес.
– Скажите, Мерседес, как ваша дражайшая тетушка?
– Без изменений, донья Кармен, – сделав над собой усилие, пролепетала та.
– Нисколько не лучше? – Большие глаза диктаторши уставились на Джерарда. – Но знаменитый немецкий доктор.
– Скромный испанский священник приносит ей сейчас большее утешение, чем знаменитый немецкий доктор. Увы, профессор Шуленберг оказался бессилен.
– Ах, беда-то какая – Лиф черного платья доньи Кармен был украшен россыпью мелкого жемчуга. Она очень редко появлялась на людях в драгоценностях, редко меняла свой наряд, равно как и прическу, зачесывая назад вьющиеся темно-каштановые волосы. – Такое страшное горе для матери – потерять единственного ребенка. Но ведь вы, дон Джерард, лишились и сына, и жены. Как вам удается так стойко переносить эту утрату?
– Господь вознаградил меня верой, – скромно проговорил Джерард, покорно сложив перед собой ладони.
– А-а! – Ее лицо несколько просветлело. – Вера. Это большая награда. Вы отвечаете прямо-таки как епископ, Джерард. Думаю, из вас вышел бы хороший священник.
– Я всегда чувствовал в себе это призвание, – ровным голосом произнес он. – Если бы мой старший брат не сложил голову в марокканской войне, я бы почти наверняка посвятил свою жизнь служению Церкви. Однако судьба заставила меня занять место Филипа. Но я всегда буду сожалеть, что не смог стать священнослужителем. – Он мягко улыбнулся. – И все же мне удалось, в меру моих скромных сил, послужить своей стране. Только это меня и утешает.
– Вы были бы великолепным монсеньером, дон Джерард.
Джерард подобострастно склонил голову. Мерседес украдкой бросила на него взгляд. Способность этого человека в любой момент надевать маску лицемерия никогда не переставала изумлять ее.
С тех пор как Марису Массагуэр поместили в больницу для умалишенных в Севилье, прошло полтора года. Ее психическое расстройство – своеобразная форма неконтролируемого горя – было признано неизлечимым. Она уже никого больше не узнавала, кроме изображенного на фотоснимках своего умершего сына Альфонсо, воспоминания о котором приносили ей мучительную боль.
Мерседес знала, что где-то в глубине души Джерард действительно тяжело переживал болезнь Марисы и потерю Альфонсо. И в то же время он не стеснялся воспользоваться этим обстоятельством для достижения своих корыстных целей: например, вызвать к себе симпатию доньи Кармен или в очередной раз подтвердить легенду о том, что Мерседес была племянницей Марисы.
Она представила себе, какую физиономию сделает донья Кармен, если вдруг узнает, кем она, Мерседес, на самом деле приходится Джерарду. Как же, наверное, все они разинут рты, если станет известно, кто она такая и кем она была несколько лет назад!
Донья Кармен печально покачала годовой.
– Бедная, бедная Мариса. Но вы, Мерседес, не должны допускать, чтобы трагедия вашей тетушки отбила у вас желание выйти замуж и стать матерью. Нет-нет, ни в коем случае! – Она серьезно посмотрела на Мерседес. – Это ведь высшая цель и святая обязанность испанской женщины.
– Да, донья Кармен.
– Пожалуй, нам надо поскорее подыскать вам подходящего мужа. Сколько вам лет? Почти двадцать пять, не так ли? Хватит уже ходить в девицах. – Сверкнув в улыбке зубами, она двинулась к следующему гостю.
– Какой же ты мерзкий лицемер, Джерард, – чуть слышно проговорила Мерседес.
Он пренебрежительно передернул плечами.
– Лицемер, трус, предательница, шлюха. Что значат эти слова? Просто пустые звуки, Мерседес.
– Да-а, хороший из тебя вышел бы священник, – ядовито прошипела она.
– Уж не хуже, чем все эти облаченные в пурпурные мантии жополизы. – Подняв одну бровь, он смерил ее взглядом. – А как ты думаешь, что сказала бы донья Кармен, узнай она, что держала за руку настоящую живую анархистку?
– По крайней мере, она верит в ту чушь, которую сама и говорит.
– Ну ладно, пойдем. Я хочу переброситься парой слов с Хейсом.
Они направились к американскому послу и присоединились к кругу гостей, среди которых были и сэр Сэмюэль Гор, посол Великобритании, с супругой. Джерард как бы между прочим обратился к Хейсу:
– Похоже, господин посол, ход войны принимает благоприятный для стран Альянса оборот.
Хейс кивнул.
– Слава Богу, да. Впервые с тридцать девятого года, кажется, забрезжил свет в конце тоннеля.
– Наверное, теперь уже появляется возможность для проведения мирных переговоров.
– Мирных переговоров? – повторил американец. Он отрицательно покачал головой. – Нет, господин министр, мы не собираемся вести переговоры с Гитлером и Муссолини. Время для этого уже прошло. Война может иметь только один конец – безоговорочную капитуляцию Германии и Италии.
– Ну, может быть, капитуляция Италии и не за горами, – заметил Джерард. – Но капитуляция Германии? Мы ведь с вами встречались с Гитлером… Сколько, по-вашему, потребуется на это времени? Еще пять лет войны? А может, десять?
– Сколько бы ни потребовалось, – лениво произнес Хейс, – мы своего добьемся.
– Даже если для этого придется разрушить Германию? В то время как настоящая опасность нам угрожает с Востока?
Хейс сонными глазами посмотрел на Массагуэра.
– Настоящая опасность?
– О, полноте, господин посол. Реальная угроза Западу исходит от Советской России. Если Германия будет разбита, мы потеряем наш единственный подлинный бастион, способный встать на пути большевизма.
– Однако сейчас именно русские несут на своих плечах основное бремя этой войны, – сухо сказал Хейс.
Джерард достал массивный золотой портсигар.
– Сигарету?
Глаза американского посла остановились на крышке портсигара, украшенной свастикой в лавровом венке.
– Третий рейх пополняет свои золотые запасы зубными коронками евреев, уничтожаемых в лагерях смерти, – апатично проговорил он. – Почему бы вам не выбросить эту мерзость?
– Если вы выиграете войну, я прикажу переплавить свастику в американского орла, – улыбнулся Джерард. – Или в британского бульдога.
– К тому времени будет уже слишком поздно. – Усталые глаза Хейса были печальны. – Боюсь, что, когда закончится война, Испания окажется в полной изоляции. Едва ли она будет принята в Организацию Объединенных Наций.
– Почему?
– Прежде всего потому, что существует вопрос прав человека. ООН будет союзом демократических государств, а не тоталитарных режимов.
Черные глаза Джерарда впились в американца.
– В таком случае вам следует держаться подальше от Советской России.
