Татьяна Дубровина - Высший пилотаж
Вслед за «мерседесом» во двор въехал доверху груженный пикап, и из него неожиданно вышла Митрофановна с живой индюшкой в руках, наряженной в чепчик с разноцветными ленточками. Она горделиво улыбнулась Наталье Петровне и зычно велела Степану:
— Веди мать наш поезд встречать. — А Машиной маме шепнула: — Ты отрез приготовила?
— Какой отрез?
— Сватье на платье.
Наталья Петровна охнула, бросилась к вещам, которые выгружали из пикапа дружки Ионы, и принялась лихорадочно копаться в сумке.
Торжественная и подтянутая, появилась в дверях мать Ионы. Видно, Прасковьины наставления впрок пошли, губы ее не кривила больше презрительная усмешка, она с достоинством готовилась исполнить свою роль.
Ребята один за другим нагромождали у ее ног тюки и сумки, она делала вид, что скрупулезно их пересчитывает, и кивала одобрительно. Машина мама радовалась про себя, что не послушалась глупую дочку и собрала-таки приданое. А сваха Митрофановна сопровождала каждую вещь шуточками-прибауточками:
Здесь, чтоб елось и пилось,Здесь, чтоб сладко спалось.Пуховые перинки молодым согреют спинки,Простыней целый пуд в жарких ласках изорвут…
Она с поклоном поднесла матери жениха разнаряженную индюшку, и та взяла ее неловко, крепко прижимая к себе вырывающуюся птицу. Следом Машина мать вручила сватье отрез, и Митрофановна велела новоявленным родственникам троекратно расцеловаться. «Больно строгая свекровь… — подумала Наталья Петровна, вдохнув пряный запах «Шанели», исходящий от ухоженной кожи сватьи. — Ишь, как себя холит. Такой вовек не угодишь. Хорошо, хоть отдельно жить будут, а то пропала бы моя Машка…» А свекровь, бросив на нее испытующий взгляд, отметила: «Мать-то простая, хозяйственная. А дочка какова? Как начнет из Иоанна веревки вить, капризничать да приказывать…»
Они и словечком не успели перемолвиться, как Митрофановна споро развела их по разным половинам, четко разграничив территорию жениха и невесты.
Маша находилась посреди большой светлой комнаты, уставленной множеством зеркал. По углам комнаты висели связки лука и чеснока, маленькие медные колокольчики позвякивали от легкого сквозняка, путаясь в длинных рыбацких сетях… Вдоль стен сидели женщины и тихонько тянули медленную печальную песню, так что душу щемило…
Ой да ты рябина, да ты рябинушка,Ой да ты садова зелена прекудрявая,Ой да когда ты взросла, когда выросла?Ой да весной-то взросла, летом выросла.Ой да когда выросла, когда вызрела?
Две девушки подошли к Маше и принялись расстегивать пуговицы платья.
— Что вы, я сама, — возразила Маша.
Ей было неловко, что все смотрят, что чужие руки раздевают ее, пусть даже женские… Простенькое платье упало на пол, а девушки отступили в сторону, давая дорогу Прасковье Митрофановне, которая на вытянутых руках несла перед собой большую берестяную шкатулку.
Где-то Маша уже видела такой узор из сплетенных колечек на тонкой, словно медовой бересте… Орешки! Непонятный ночной подарок от неизвестного… Понятно теперь, кто был этот таинственный даритель…
Она улыбнулась и снова почувствовала во рту сладкий привкус того лакомства. А Митрофановна поклонилась в пояс и раскрыла шкатулку.
Пышная белая пена медленно выползала под ее руками, расправлялась, опадала мягкими складками… и превратилась в длинную многослойную фату, которую девушки тут же приняли от Маши, растянув по всей комнате.
А на дне шкатулки лежал букетик флердоранжа, две витые восковые свечи, гребни, щетки для волос, булавки, иголки и черная коробочка, в которой обнаружился маленький флакончик французских духов с тонким нежным ароматом. Маша не удержалась и осторожно мазнула пальчиком за мочками ушей, у ключицы… и даже глаза закрыла. Запах воска, духов, исходящий от ее волос ромашковый дух смешивались с простым резким запахом, источаемым луком и чесноком, в непередаваемую странную гамму. А медные колокольчики, позвякивая, вторили тягучей песне…
Ой да ты, дева, дева, ты зачем рано замуж пошла?Ой да не сама я, сама замуж пошла,Да просватал меня сударь-батюшка,Потакала меня родна матушка…
Слезы вдруг сами покатились по щекам от переполнивших Машу чувств.
— Плачь, плачь, девка, — шептала Митрофановна. — Оплакивай свое девичество. Сейчас отплачешь, потом порадуешься…
Прохладный скользкий шелк коснулся тела, девушки помогли Маше продеть руки в рукава, споро застегнули сзади многочисленные крючочки. Митрофановна опоясала ее талию красной шерстяной ниткой, нагнулась и быстро вколола в подол взятые из шкатулки иголки и булавки.
— Заперто ключами и замками и восковыми печатями запечатано, — скороговоркой пробубнила она.
Ловкие старушечьи пальцы вмиг расплели Машину косу, и Митрофановна провела гребнем по длинным пшеничным прядям. Волосы тяжелой волной упали на спину, приподнялись, разделились пополам, и Маша почувствовала, как они послушно сплетаются, свиваются в непонятный узор. Эти две толстые золотистые плетенки опоясали ее голову, и старушка ловко сколола их изящными жемчужными шпильками. Надо же, а Маша все утро промучилась с непослушными волосами…
Ее подвели к красному бархатному креслу, и мальчик с необычайно серьезным лицом, ужасно важный от возложенной на него миссии, поставил перед ней серебряный поднос с крохотными атласными туфельками, шитыми жемчугом и стразами.
Он аккуратно, сопя от волнения, натянул Маше на ногу одну туфельку, потом другую и отошел в сторонку, взявшись за край пышной фаты, которую девушки поднесли к Маше и укрепили на ее голове такими же жемчужными заколками, какие были в косах. Митрофановна с удовлетворением оглядела Машу с ног до головы.
— Ну, смотри теперь. Какова?
…Нет, это не она отражается в глубине большого зеркала. Она не может быть такой красавицей…
Тонкий шелковый сарафан весь покрыт белоснежным узором плотного ручного кружева, а руки и грудь закрывает тончайшее плетение атласных нитей, усыпанное крохотными жемчужинками. Широкий рукав сужается у локтя, плотно обхватывая руку. Сплетенные хитрым узором косы обхватывают голову, точно золотая корона, которую сверху покрывает кипенно-белая фата. Она спадает с плеч широкими волнами до самых носочков атласных башмачков и тянется дальше пышным шлейфом, который на вытянутых дрожащих руках держит серьезный мальчик-паж. Это царевна Лебедь из пушкинской сказки… «Месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит…»
