Карина Хейл - Игра (ЛП)
Но вместо этого я решаю сохранить всю себя для него и начинаю обустраиваться. Я открываю шкаф, чтобы увидеть как много у него места, хотя быстро бросаю своё занятие и начинаю рассматривать его одежду.
В его гардеробе практически все то, что я уже видела, только в большем количестве. Несмотря на все его деньги, никаких излишеств. Может Рендж Ровер и дорогой, да, и эта квартира точно не дешевая, учитывая то, насколько потрясающе она оформлена, но в остальном, Лаклан живет, как и все остальные. У него есть несколько костюмов, все очевидно подогнаны под его широкие плечи, но на них нет дизайнерских лейблов. Большинство его джинс и футболок из H&M или каких-то магазинов, которых я не знаю. Мне нравится в нем это, то, насколько он неприхотлив.
Так как я в режиме «везде сунь свой нос» и, очевидно, не чувствую вину по этому поводу, я перехожу к остальной части комнаты. Сначала кажется, что он придерживается порядка и очень аккуратен, но потом вы понимаете, что просто у него не много вещей.
Я двигаюсь в ванную, мимо холла, стены окрашены в яркий синий цвет. Я знаю, следить за людьми плохо и особенно неправильно хотеть проверить и аптечку. Но есть лишь пара вещей, которые мне любопытны. Иногда у него бывает такой вид, который он видимо даже не замечает - как он сжимает челюсть, почёсывает руки, эти дико округляющиеся глаза, будто он вот-вот изобьет кого-то, маленькие звуки разочарования, которые издаёт в определённый момент. У нас у всех есть подобные вещи, но с ним...я просто хочу узнать о нем больше, любым способом которым могу.
И честно говоря, я хочу узнать больше о том, во что ввязываюсь. Я здесь лишь на три недели, но я хочу узнать Лаклана настолько глубоко, насколько возможно. Кажется он прошёл через столько всего...но сколько ещё осталось? И насколько глубоко сидят его демоны? Теперь, когда мы на его территории, вещи изменились или тот Лаклан, которого я видела в Сан-Франциско один из тех, с кем мне придётся иметь дело?
Я делаю глубокий вдох, нервно оглядываясь через плечо, словно Лионель наблюдает за мной, готовый наябедничать, и затем открываю шкафчик.
Гидрокортизоновый крем, антибактериальный крем, крем арника. Упаковка таблеток от аллергии, упаковка мышечных релаксантов. Ибупрофен. Аспирин.
Затем три бутылочки лекарств по рецептам.
В одной осталась лишь четверть таблеток: Ативан.
Я знаю их очень хорошо. Они от тревожности. Это меня не удивляет. Многие люди, кого я знаю, сидят на них, и Лаклан точно не самый спокойный парень. Я имею в виду, когда он напряжен, он контролирует себя. От этого практически захватывает дух.
Вторая бутылка: Перкосет. Болеутоляющее. Должно быть из-за травмы сухожилия, потому что бутылка почти пуста.
Затем стоит Флуоксетин, который мне известен как Прозак. Моя мама долго принимала их, но эта бутылка едва начала. Это либо хорошо, либо плохо. Я видела, как мама отключалась от таблеток, слышала, как она жалуется, что они не только притупляют боль, но и радость жизни. Опять же, бывали времена, когда она действительно нуждалась в них, чтобы пережить день.
Я осторожно закрываю дверцу шкафчика, задерживая дыхание, боясь, что он, как в триллере, появится в зеркале, что висит позади меня. Но нет. Я в ванной одна, а Лионель скулит за дверью.
Это не мое дело, спрашивать, зачем ему антидепрессанты, и, боже правый, учитывая его историю, или, по крайней мере, ту малую часть, которую я знаю, у него более чем достаточно причин оправдать подобное. Но даже если и так, я ужасно любопытная. Я хочу узнать все и узнать на своих собственных условиях. Я хочу, чтоб он доверял мне достаточно для того, чтобы открыться, впустить меня внутрь и показать все. Показать свои страхи и демонов прошлого. Я хочу потеряться в его прекрасной темноте.
Я хочу, чтоб моя любовь была тем, что принесёт ему свет.
Но по прошествии этих дней, учитывая ситуацию, в которой мы оказались, я не уверена, что такое возможно. Я даже не уверена, скажу ли я ему когда-нибудь, что чувствую на самом деле, потому что, кто доверят подобным словам от человека, которого ты едва знаешь? Не важно, насколько я уверена в этом, не важно, что люди постоянно, каждый день безнадежно влюбляются. Я не знаю, увидит ли он когда-то, увидит по-настоящему, что и как я чувствую. И худшее во всем этом то, что все становится только хуже пока дни бегут, и я все больше и больше попадаю под его чары.
Этим вечером я делаю себе чай и располагаюсь на диване, с удобнейшими, огромными подушками, Лионель и Эмили лежат рядом со мной. Я бесцельно переключаю каналы, пытаясь впитать столько местного колорита Шотландии, сколько могу.
Когда Лаклан приходит домой, я понимаю, что раньше, когда у меня была возможность, мне стоило использовать вибратор. Бедный мужчина выжат как лимон, и хотя он и не хромает, все же идёт с осторожностью, будто его сбил грузовик.
Он говорит мне не волноваться, что, вероятно, он слишком пытался проявить себя и он будет в порядке. Но, так или иначе, я наслаждаюсь игрой в медсестричку и набираю ему горячую ванную, добавляя немного геля для душа, чтобы сделать пену, и заставить его избавиться от боли.
— Позови меня, если тебе что-нибудь понадобится, — говорю ему, стоя в дверях ванной, наслаждаясь видом его массивного, покрытого чернилами тела в пенистой воде.
Но то, как он смотрит на меня, заставляет кровь в венах застыть.
Взгляд приколачивает меня к месту.
Взгляд, который говорит, что ему нужна я и только я.
Или, может быть, я просто выдаю желаемое за действительное.
Глава 20
ЛАКЛАН
Три ночи подряд мне снится один и тот же сон.
Первые несколько ночей Кайлы в Эдинбурге мои сны были незапоминающимися. Я всю ночь спал крепко и глубоко, и, в отличие от большинства ночей в своей жизни, засыпал я словно по щелчку пальцев.
Но в ночь номер четыре я провалился в волны ужаса, снова и снова накатывающие на меня, толкающие из сна в реальность.
Иногда я просыпаюсь, хватая ртом воздух, что заставляет Кайлу беспокоиться. Она расспрашивается меня, глазами умоляя поговорить с ней, объяснить. Но я не могу, ещё нет. Пока не буду вынужден сделать это. Не до того, как буду уверен, что она не отвернётся. Мысль потерять это лицо, сама идея потерять ее расположение, это сладкий, полный надежды, голодный взгляд ее глаз, подобная мысль причиняет мне боль.
Это сон уже бывал у меня раньше, и рассказать его, значит дать ей увидеть все темное во мне, ужасного, жалкого человека, каким я когда-то был.
Это день когда умер Чарли.
Конечно, во сне все искажено и обрывочно. Но достаточно, чтобы напугать. Та же аллея, по иронии судьбы недалеко от трущоб, где я вырос. Тот же Чарли. Тот же Раскаль, бродяжка, которую я называл своей собакой до того дня, когда больше не видел. Будто смерть Чарли напугала наши чувства.
