Нестандартный ход - De Ojos Verdes
— Подвернула ногу, но не болит? — да, это звучит абсурдно, особенно когда слова вслух произносит полный скепсиса Разумовский.
— Вот, видишь, — Элиза проворно поднимается и демонстрирует чудеса мгновенного исцеления. — Возможно, судорога. Сегодня на тренировке я перенапряглась. Думаю, дело в этом.
— Может, тогда пропустишь несколько занятий?
— Не могу. У нас через две недели региональные соревнования.
— Ладно, но хотя бы постарайся немного щадить себя.
— Постараюсь. Ты голоден?
Не верит. Он ей не верит. Проницательный до неприличия.
И пока девушка, не дожидаясь ответа, суетливо заскакивает в кухню, Разумовский молчит, избавляясь от верхней одежды и не выпуская жену из поля зрения. Они ужинают в натянутости, имитируя игру в одни ворота, где Рома не отрывается от нее, словно пытаясь залезть в голову и прочитать мысли, а Элиза не поднимает глаз от тарелки, без должного вдохновения ковыряя ее содержимое.
А ночью ей с ним впервые больно. Сладко и больно. Блаженство, окаймленное тонкими кружевами страха. И сопровождаемое беспорядком в мыслях.
И в дальнейшем она так и не сможет избавиться от этих ощущений...
* * *
Разумовский в толпе — это отдельный вид искусства.
Она любила наблюдать за ним не только дома исподтишка в его кабинете, но и на мероприятиях, где была «+1». В моменты, когда он стоит среди остальных представителей высшего общества либо молча, либо втянутый в обсуждения. Отличающийся. Неповторимый.
И Элиза получала несравненное эстетическое удовольствие от созерцания своего мужа. Впитывала его образ. Смаковала.
Он действительно выделялся на фоне других ростом, гордо вскинутой головой, немного отрешенным и даже безразличным видом. Словно происходящее для него — всего лишь сторонний шум. К которому Рома относится с присущей ему снисходительностью. У него нет уязвимых мест, его жизнь — тщательно спланированная и слаженно функционирующая система. В отличие от своего окружения, Разумовский не страдает тщеславием, высокомерием и комплексом Бога. То есть, исключено, чтобы эти низменные качества могли сотрясти его повседневность. Наоборот — он удивительно человечен, справедлив, доброжелателен.
И при всем при этом — строгий, волевой, непоколебимо принципиальный, действующий по собственному внутреннему кодексу.
Самое печальное, что в таких случаях и проявляется обратная сторона жизненного цинизма. Когда человек очень ровно реагирует на любые события, руководствуясь холодной головой. В нем выключены эмоции, спонтанность, импульсивность. Он — это о гордости, природном благородстве, железном спокойствии.
Но никак не о любви. Отчаянной, горячей, сражающей, лишающей разума, окрыляющей.
И вот Элиза была уверена, что и сама — не о любви. Никогда и ни за что...
Она и сегодня наблюдала за ним, находясь поодаль в окружении подобных ей «+1». Но теперь всё было иначе. Раньше девушка чувствовала ликование от мысли, что этот потрясающий мужчина — ее муж. Между ними — легкость, непринужденность, вкусное напряжение. А сейчас... Сердце не переставало болезненно сжиматься, тщетно трепыхаясь в груди безжалостно подбитой птицей. Испуганной и потерянной. Всё оказалось до смешного банальным — Элиза по уши влюбилась и долгое время закрывала глаза на очевидные симптомы. А когда признала, их проявление разом обострилось. Как и у всех больных, зациклившихся на своих недугах.
Вещи, которым не придавала значения, вдруг приобрели такую важность для нее, что душили изнутри. Например, приверженность Разумовского не афишировать чувства и держаться отстраненно с ней — неожиданно ранила. Элиза никогда не думала, что будет с долей зависти смотреть на женщин, свободно прикасающихся к своим кавалерам. И речь не о поцелуях или объятиях. Задевали именно интимные жесты — задерживающиеся друг на друге взгляды в неимоверном скоплении людей, переплетение пальцев, неосознанные поглаживания. Когда обоим кажется, что они действуют тайно и никто их не видит. До зуда в ладонях хотелось беспрепятственно брать Рому за руку и не отпускать, сжимать, наслаждаясь теплом... И плевать на весь мир. Но этот мужчина не приветствовал никаких телесных сигналов на публике. А ее выходка, положившая конец фиктивности их брака, была исключением.
Разумовский держал слово — больше ни разу после того случая не делал замечаний, не старался впихнуть ее необузданность в общепринятые рамки, дал ей свободу. Элиза горько усмехнулась этой мысли, приняв еще один очевидный факт — ему и не требовалось делать замечаний, она и так сама рвалась соответствовать своему мужу. Подстраивалась, ущемляла себя, сдерживала настоящую Элизу. И дорвалась, получается, до того, что потерялась в нем. К Роме никаких претензий, это ее сознательный выбор. А, может, бессознательный. Во всяком случае, она сама выстроила эту ловушку из своих «никогда». Он не виноват, что девушка растворяется в нем. Постепенно исчезает. Становится тенью себя прежней.
— Как приятно Вас здесь видеть, — втискивается в ее уединение чужой мужской голос, — Вы украшение вечера, Элиза. Уверен, единственная естественная во всех смыслах красавица среди присутствующих.
— Благодарю, Федор Алексеевич, — сдержанно улыбается материализовавшемуся Коршунову. — А я думала, украшение вечера — это такие меценаты, как Вы. Приятно знать, что еще существуют неравнодушные люди.
— Это наш с Вашим мужем долг. Как и Ваш — блистать, радуя наш пресыщенный взгляд.
Девушка продолжила улыбаться через силу. Такие заходы, вызывающие оскомину на языке, стали привычной частью жизни. Если раньше она могла позволить себе посылать старых извращенцев, то сейчас была вынуждена достойно играть отведенную роль жены уважаемого бизнесмена. Поразительно, как виртуозно Элиза научилась поддерживать лицемерие.
Пара-тройка бессмысленных реплик, тянущих время и призванных маскировать истинную цель — а именно: то, как нагло и жадно мужчина лапает ее глазами. И она позволяет себе откланяться.
Обычно Рома материализуется, как только возникает необходимость защитить девушку от поползновений. Но сегодня он слишком занят, смеясь в разговоре с прелестной незнакомкой, которая полностью завладела его вниманием.
Это тоже один из симптомов — необоснованные вспышки ревности. Новый для нее собственнический инстинкт. Он порождает пожар в крови, когда Элиза смотрит на общение Ромы с другими женщинами. И умом-то понимает, что причин нет, это норма жизни, дань вежливости, этикету, а вот на уровне эмоций — с ней происходит настоящая катастрофа. И после, когда огонь гаснет, остается пепелище из жгучей неуверенности в себе. Потому что вот они — женщины, к которым привык Разумовский: сложные, уравновешенные, породистые. А она проста как пять копеек со всеми вытекающими последствиями. Отсюда вывод — планку не тянет.
Стоит ли удивляться, что в их паре именно Элиза влюбилась по самое не хочу?.. Позволила Роме
