Он не твой. От Ада до Рая - Евсения Медведева
– При обыске в багажнике его машины был найдет пакет, – Гена откашлялся и позволил себе многозначительную паузу, дав возможность мне вставить пояснительные комментарии. Но эта информация не для его ушей. Мы ждали, что Горький явится к Аде, поэтому с Мятежным и напичкали территорию и охраной, и видеокамерами. Убили врага его же методом. Глупо и самонадеянно? Да. Неоригинально? Так точно. Но зато действенно и с моралью. Когда Гена понял, что ни слова от меня не услышит, выдохнул и продолжил сыпать фактами: – Далее был обыск в его доме, и там Горький себе наскрёб лет на двадцать, Денис Саныч. Тут уже ни один адвокат, кроме вас, не сможет скостить срок, потому что доказательства железобетонные. Всё…
– Точно всё?
– Суд над Ляшко перенесли на октябрь, адвокаты изо всех сил тянут время, чтобы замылить резонанс в СМИ.
– Нажми на рычаги, Ген. Слей папку, что я оставил тебе на крайний случай. Мне нужно, чтобы эти животные сидели в клетке и не отсвечивали. Ясно?
– Есть, босс…
Пауза была на руку не только Ляшко. Пока тот искал адвокатов-смертников, я искал компромат. Копнул верхний слой, где пахло розами, копнул ещё, а дальше попёрло: и обналичка, и контрабанда, и торговля антиквариатом без соответствующих документов. И это только малая толика, в какой-то момент я устал рыться в дерьме. На его век грехов и так хватит, а мне нужно, чтобы он сидел за решёткой и думал над тем, как жить, не наживаясь за счет других людей. Ладно… Ладно. Не совсем я остановился. Мало мне этого было! Пиздец как мало! Своими руками стёр его имя со всех проектов, которыми он так гордился. От него отвернулись партнёры, что до последнего верили в невиновность этого педрилы-мученика, его фамилию удалили из списка меценатов благотворительных фондов, ну и напоследок – кредиторы. Теперь имущество Ляшко дерут стервятники, пытаясь компенсировать репутационный ущерб.
Были у меня ещё должники. И настроение моё как-никак отзывалось потребностью взыскать то, что мне задолжали. Начал я с бывшей женушки, что до сих пор жила припеваючи и на алименты, которые выпросила при разводе, и в доме за городом, куда шустро отвезла все свои вещи.
Марина сначала не поняла, почему на счет вовремя не упали деньги, а потом и вовсе возмутилась, по какой причине в доме отключили и газ, и электричество, а вчера и вовсе пришел риелтор делать фото для продажи дома. Она звонила, истерила, сыпала проклятиями, но на меня это уже не действовало. Она знала, что у меня есть сын. Знала все это время, но молчала, чтобы просто не лишиться соцпакета от бывшего мужа.
Ну и последней должницей оказалась Лизка-подлизка, так гениально сыгравшая в спектакле под руководством Горького. Но её наказывал уже не я. Достаточно было одного звонка бабули, чтобы изгнать эту суку из столичного театра, закрыв навсегда для неё возможность скакать на сцене.
Бабушка… Я долго думал. Долго пытался решить, верю ли я ей или нет. Но за меня всё решил Димка. Он каким-то странным образом тянулся к ней, с радостью сопровождал в театр, а по выходным торчал на репетициях, блуждая по катакомбам закулисья. И я отступил. Для чего? Зачем? Что мне это даст? Ничего. Если моему сыну хорошо, то я не стану лишать его радости быть знакомым с прабабушкой, способной швырнуть тростью на сцену так точно, что резная ручка только поправит сбившуюся прическу танцовщицы, а не убьет.
Пусть к корням привыкает парень. Самое крепкое и сильное дерево начинается не со ствола, и не с пышной кроны, а с корней. И, наверное, крепче корневой системы, чем моя бабушка Марта, просто не найти. Пусть так и будет. Мне даже нравится это чувство затишья, но не перед бурей, а скорее перманентного, стабильного и заслуженного.
– Я не верю, – еле слышный шепот выдернул меня из тяжелых мыслей, возвращая в рай, где по правую руку от меня сидит Адель Раевская собственной персоной. Отец помог, не задавая вопросов, и нас расписали буквально за десять минут до закрытия ЗАГСа, а Кондрашов, в качестве свадебного подарка, пообещал выдать новый и чистый паспорт с той фамилией, что принадлежала ей по праву.
Ночка поглаживала свое кольцо, нарочно прислоняла к моему, что было куплено в ближайшей к ЗАГСу ювелирке. Бренды, дизайн, металл – это оболочка. Фантик. Но если под ним пусто, то ни один бренд не заставит ценить обод, с любовью надетый на безымянный палец.
А у нас была любовь. Настоящая. Выдержанная в долгой разлуке и сладости встречи. Мы знаем цену одиночества, но ещё мы знаем цену каждой минуты счастья. И она бесценна.
– Что… Что мы скажем? – прыснула смехом Ада. – Тебе не кажется, что новостей для одного дня многовато? Беременность, ЗАГС?
– Димка только делает вид, что ершится, но на самом деле он очень умный и чуткий парень, – поцеловал её руку, посматривая на часы. Сбросил скорость, открыл окна, впуская в салон последние крохи дневного тепла. – Из него выйдет отличный юрист, какую бы сферу он ни выбрал. Я вчера подслушал их спор с Варениковым.
– Спорили, кто больше съест острых крылышек? – Ночка заливалась, стирала слезы и разбирала волосы, в которых путался ветер. – Он может. В десятом классе поспорил с другом, а в итоге потом оба месяц жили на каше по рекомендации гастроэнтерологов.
– Нет, ничего такого. Вареников брякнул, что если бы у него нашелся такой отец, то он в тот же день стал бы называть его папочкой. А Димка ответил, что отец для него больше, чем кровная связь.
– Значит, Раевский, тебе придется сотворить чудо, чтобы этот упрямец сделал то, чего ты ждешь.
– Значит, пора творить эти гребаные чудеса, – мы свернули в сторону закрытого поселка и покатились по самому длинному пути, оттягивая момент. – Но начну я с другого чуда.
– Ты… Ты что-то задумал? – её вдруг осенило. Ада дёрнулась и стала осматриваться по сторонам.
– Идём, милая, – как только мы открыли калитку из гаража, свет во дворе погас.
Путь нам подсвечивали только тусклые светильники вдоль тропинки, что тянулась мимо фруктовых деревьев. Ада замерла, прижалась. В сумраке не видел её лица, но эти ощущения были непередаваемыми, жгучими и такими правильными. Я словно опору обрел, которую так много лет искал.
Говорят, мужчина – стена для женщины. Да, это так. Но вот женщина – это несущая конструкция его смысла жизни, его мотивов, его принципов. Её сила мягкая, но нужная, как
