Тадеуш Доленга-Мостович - Профессор Вильчур
Пани Добранецкая хотела что-то сказать, но Люция остановила ее движением руки.
– Нет, ничего не говорите! Ничего не говорите! Я боюсь, что услышу какое-нибудь жалкое подозрение, потому что в ваших устах уже родилась самая омерзительная клевета, и ничего другого от вас я не жду. Вам незачем здесь больше оставаться, уезжайте! Уезжайте сейчас же и позвольте нам забыть о вас и вашем муже!..
И вдруг Добранецкая бросилась перед ней на колени.
– Сжальтесь!.. О, сжальтесь… – умоляла она, рыдая.
Люция оставалась невозмутимой.
– Встаньте же, это отвратительно!
И, обращаясь к Кольскому, она сказала почти тоном приказа:
– Поднимите же ее, наконец!
Кольский помог пани Нине встать и усадил ее на стул. Она не переставала всхлипывать. Сквозь рыдания она произнесла:
– Вы жестоко судите меня… Очень жестоко… Может быть, я заслужила это… Но я перенесу все унижения… Все… Только не отказывайте мне в моей просьбе… Я должна встретиться с профессором…
– Зачем? – резко спросила Люция.
– Потому что пан Кольский сказал, что состояние руки профессора не является непреодолимой преградой, что с помощью ассистентов профессор мог бы провести операцию одной рукой…
Люция пожала плечами.
– Это говорит лишь о том, что пан Кольский – плохой хирург.
– Извините, панна Люция, – впервые за все время отозвался Кольский. – Но я действительно это сказал, и, как вы уже знаете, я слов на ветер не бросаю. Я считаю, что это возможно.
Люция отрицательно покачала головой.
– Я не могу согласиться с вами: вчера профессор сам сказал, что не взялся бы за эту операцию.
– И я бы за нее не взялся, – спокойно ответил Кольский. – Но если бы я был единственным человеком, который может ее провести, я бы рискнул. Я уверен, что профессор Вильчур, если его отказ не связан с чем-то другим, согласится со мной.
Люция гневно посмотрела на него. Она была возмущена до глубины души его появлением. Она считала, что он воспользовался приездом Добранецкой, чтобы появиться здесь, хотя у него не было на это разрешения.
– Неужели и вам я должна объяснять, что профессор не руководствовался никакими иными причинами? – сказала она, подчеркивая слово "иными".
В сенях скрипнула дверь, и послышался шум шагов. Все умолкли. Кто-то направлялся в амбулаторию. Полоса света под дверью указывала на то, что именно отсюда раздавались голоса.
Дверь открылась, и на пороге появился профессор Вильчур в халате. Он осмотрелся и, видимо, ослепленный светом, спросил:
– Панна Люция, что здесь происходит?
Не успев получить ответ, он увидел Кольского, а минуту спустя узнал Добранецкую и инстинктивно сделал шаг назад.
Добранецкая протянула к нему руки.
– Пан профессор! Спасите! Я приехала просить вас о спасении!
Вильчур долго не мог произнести ни слова. Вид этой женщины потряс его до глубины души. В эти минуты в его памяти ожили воспоминания тех месяцев, когда она вела против него разнузданную кампанию по созданию общественного мнения, не гнушаясь самой отвратительной клеветой.
– Умоляю вас, профессор, только вы единственный можете его спасти! Сжальтесь… сжальтесь…
Вильчур обратился к Люции:
– Разве вы не послали телеграмму?
– Разумеется, послала.
– Мы получили ее… – начала Добранецкая.
– Если вы получили, то знаете, что я ничем не могу вам помочь.
– Вы можете, пан профессор, вы можете!
Вильчур нетерпеливо перебил ее.
– Я понимаю, что вы взволнованы, но успокойтесь, прошу вас, и поймите, что вы обращаетесь к врачу, к добросовестному врачу. Если я отказал вам в помощи, то наверняка знал, что не в состоянии вам помочь. Вы понимаете? Для меня не имеет значения, кто обращается за помощью. Если бы даже кто-то, желая меня убить, сам поранился, я спасал бы и его так же, как любого другого. Я понимаю, что вам нелегко поверить в это, так как у нас диаметрально противоположные взгляды на этику. Но уж если вы не верите моим словам, то поверьте своим глазам.
Он вытянул левую руку, дрожавшую в эти минуты особенно сильно.
– Вот видите, я калека. Если такую сложную операцию не согласились делать самые известные специалисты, как же вы можете ждать этого от меня в таком состоянии? Я никогда не был чудотворцем. Как хирург я действительно мог гордиться своими знаниями и твердостью руки, хотя и в этом мне некоторые отказывали. Я был бы сумасшедшим, если бы сейчас, понимая свое положение, согласился на ваши просьбы.
Еще минуту держал он перед ее глазами свою дрожащую руку, потом медленно повернулся, направляясь к двери.
Добранецкая впилась пальцами в плечо Кольского, умоляя:
– Не позволяйте ему уйти, говорите!
– Пан профессор, – отозвался Кольский
Вильчур остановился, уже держась за ручку двери, и оглянулся.
– Что вы хотели мне сказать? Ведь вы же сами, как хирург, все хорошо понимаете.
– Да, пан профессор, я согласен, что вы не смогли бы взяться за проведение этой операции самостоятельно. И не только этой, но даже и более легкой. Но… здесь речь идет не об операции, проводимой лично вами. Здесь нужно только ваше присутствие, точный диагноз, инструкции, указания во время самой операции. На губах Вильчура появилась усмешка.
– И вы верите, что такая операция по доверенности может удаться?
Кольский не уступал.
– Я слышал о случае, когда корабельный механик в открытом море проводил ампутацию ноги матросу, не имея понятия об анатомии, но пользуясь указаниями хирурга, передаваемыми из какого-то порта по радио. Операция удалась…
Пани Нина, всхлипывая, продолжала повторять шепотом:
– Умоляю, профессор… Умоляю…
Вильчур стоял какое-то время нахмурившись.
– Подобные операции иногда могут удаваться, если они несложные. Я еще раз вас спрашиваю, пан Кольский, верите ли вы в то, что здесь можно воспользоваться такой системой?
– Нет, пан профессор. Я вообще не верю, что эта операция может быть успешной. Состояние больного, по моему мнению, безнадежно. Но…
Его прервали рыдания пани Добранецкой.
– Но, – продолжал он, – моя вера или неверие не могут повлиять на факт существования возможности спасти пациента. Профессор Колеман определил ее как один шанс из ста тысяч. Если пациент говорит, что убежден, что в случае проведения вами операции он может надеяться на этот единственный шанс, я думаю, вы не откажете. Я думаю, что вы не должны отказать.
Вильчур, несколько озадаченный, посмотрел ему прямо в глаза.
– Почему же вы думаете, что я не должен?
Кольский убежденно ответил:
