Кэти Хикман - Гарем
— Нужно подумать… А вы что будете пить? Мне, пожалуй, ананасового сока, — ответила она.
— Сок? В декабре? Не глупите, пожалуйста.
— Что же в таком случае?
— Водка. Конечно, это будет водка. Например, «Grey Goose». Вам тоже?
— Но вам ни за что не угадать, какой мой любимый напиток.
— Готов поспорить, что угадаю.
Она покачала головой.
— Могла бы поставить миллион фунтов, что нет.
— Шампанское.
— Шампанское? Гм, должна признать, что вы близки к истине, но нет, не угадали.
Беседа искрилась подобно золотым нитям.
— Что же в таком случае?
— Чай из термоса.
— Чай из термоса? — Мехмед от души расхохотался. — Да, не ожидал. Вы бы с легкостью могли выиграть у меня миллион фунтов. Но, — тут он откинулся на спинку стула и чуть прищурил глаза, — зато могу поспорить, что угадаю, какое ваше любимое блюдо.
— О?
Девушка улыбнулась, но, заглянув в его устремленные прямо на нее глаза, вдруг прочла в них такое откровенное желание, что оно буквально захлестнуло ее. На секунду она даже испугалась, что может прямо сейчас упасть в обморок.
— Пахлава. — Теперь его взгляд скользнул к ее губам. — Я бы многое отдал, чтобы увидеть еще раз, как вы едите пахлаву.
В это время принесли заказ, но Элизабет едва могла проглотить маленький кусочек. Не потому, что не испытывала голода, а потому, что совсем не хотела показывать, насколько она смущена. Конечно, мысленно девушка тут же отмела всякую двусмысленность из его слов, притворилась, что поняла их в самом буквальном смысле и не собирается над ними много размышлять. Но все равно боялась, что так или иначе выдаст себя: своей внезапной нагрянувшей неловкостью, скованностью движений, дрожью в руках, которая появлялась всякий раз, когда она бралась за вилку или поднимала стакан с водой, тут же проливая ее на скатерть. Итак, значит, все-таки он узнал ее. Но она должна была признаться себе, что в глубине души в этом и не сомневалась.
И хотя беседа их текла как раньше, чудесное настроение удачного дня резко изменилось. Вместо прежней легкости пришло напряжение такой мощи, будто воздух между ними, каждая его молекула были заряжены электричеством невиданной силы. Откуда оно взялось? Элизабет не могла — вернее, не решалась — дать ответ на этот вопрос.
«Я не готова, я не смогу пойти на такие отношения», — твердила она себе. Понимала, что он, безусловно, замечает охватившую ее внезапно враждебную настороженность, но обращается с ней не так, будто просит прощения, а с безукоризненной, но ласковой предупредительностью.
— Вы замерзли, Элизабет.
Это не было вопросом, он видел это сам, потому что наблюдал за ней.
— Нет, мне очень хорошо, — ответила она, прекрасно зная, что пробирающая ее дрожь не укрылась от его глаз.
— Я закажу вам вина.
— Не надо, прошу вас.
— Надо. Выпейте, и вам сразу станет теплее.
Он подал официанту знак, и вино было немедленно подано.
Поднося к губам бокал, она снова увидела, что Мехмед не отрывает взгляд от ее рта. Подчас его отношение к ней было почтительным отношением слуги к королеве, а подчас совсем другим, даже, она могла бы сказать, противоположным. Усилием воли девушка сумела подавить охватившую ее дрожь. Когда Мехмед перегнулся через стол и коснулся рукой ее губ, она едва смогла удержаться и не отпрянуть от него.
— Пушинка. — Она почувствовала на своих губах прикосновение его пальцев. — Пушинка была около вашего рта, вот и все.
Потом она ощутила тепло его руки на своей щеке.
— Элизабет… — начал он.
— Нет, не надо. Я не… Я не должна… — с лихорадочной торопливостью заговорила она.
И в эту минуту раздался звон лежавшего перед ним на столе телефона. Мгновение оба смотрели на него, ничего не предпринимая.
— Что мне следует сделать? — тихо спросил он. — Снять трубку или не надо?
Элизабет отвела рукой волосы от щеки.
— Думаю, вам лучше ответить на звонок.
И он нажал кнопку.
— Evet?[60] — произнес Мехмед в трубку и заговорил по-турецки. Затем, к ее удивлению, перешел на английский: — Да, конечно, сию минуту.
И вдруг она увидела, что он протягивает трубку ей.
— Это вас, — произнес он. Глаза его смеялись.
— Меня? Как меня? — Ничего не понимая, она взяла из его рук мобильный телефон. — А… алло. Ах, здравствуйте. Да, я еще в Стамбуле. Да. Но откуда?.. Я рада, что вы позвонили. О, в самом деле? Какая прекрасная новость. Я сразу же проверю. Благодарю вас.
Когда она прекратила разговор, они некоторое время не могли оторвать друг от друга глаз.
— Но откуда?..
И тут оба от души расхохотались.
— Конечно же, ей дала ваш номер Хаддба.
— Разумеется. Кто это звонил, Элизабет? Ваша подруга Эва?
— Нет. Звонила моя руководительница из Оксфордского университета, доктор Эйлис. Не дождавшись ответа на звонок по номеру моего мобильного телефона, она позвонила в пансион, и Хаддба дала ей номер вашего.
Девушка протянула ему мобильник, он принял его и задержал ее руку в своей. В этот раз она не торопилась забирать ее.
— Она сообщила вам важные новости?
— Да. — Она опустила глаза и увидела, что ее пальцы утонули в его ладони. — И очень приятные. Возможно, ей удастся идентифицировать тот портрет Пола Пиндара, который я обнаружила здесь, в Стамбуле. Помните, я вам рассказывала? Репродукция в книге о торговой компании Леванта.
— Да-да. Конечно же, я помню.
Она чуть пошевелила пальцами, чувствуя тепло и гладкую кожу его ладони.
— Репродукция была такого плохого качества, что мне не удалось разобрать никаких деталей.
Не поднимая глаз, она следила за тем, как его палец чуть передвинулся и теперь ласкал кожу ее запястья.
— Возможно… — Девушка едва могла говорить, голос ее прерывался. — В общем, она написала мне на электронный адрес. Я потом посмотрю.
— Хотите сделать это прямо сейчас? — И он протянул ей свой телефон.
— Нет. — Она медленно покачала головой.
Опустилось молчание. С усилием Элизабет подняла глаза и вдруг увидела, что он улыбается. И тотчас все стало по-прежнему, снова между ними установились легкость и взаимопонимание.
— Ну и что вы собирались мне сказать? — мягко спросил Мехмед.
Может быть, это вино сделало ее чуть более смелой? Она наклонилась к нему и тихо произнесла:
— Мне кажется, меня хотели соблазнить.
— Да ну? — Он взял ее руки в свои, поднес к губам и поцеловал. Сначала запястье, потом раскрытую ладонь. — А у меня сложилось совершенно иное мнение.
Глава 26
Стамбул, на рассвете 4 сентября 1599 года
