Джоджо Мойес - Последнее письмо от твоего любимого
— А вы не могли бы сказать мне, как ее зовут? — осторожно спрашивает Элли, чувствуя, как от напряжения сжимается желудок. Судя по всему, статья может получиться куда более интересной, чем она себе представляла.
— К сожалению, нет, — качает головой девушка. — Сами понимаете, конфиденциальность личных данных.
— Ну пожалуйста. Это очень, очень важно, — умоляет ее Элли, представляя себе лицо Мелиссы, когда она положит ей на стол статью «О запретной любви, которая продлилась сорок лет».
— Простите, мне и правда очень жаль, но я не имею права.
Элли тихо проклинает ее и краем глаза замечает возникшую из ниоткуда очередь. Марджи открывает дверь. Где-то позади, отчаянно рыдая, из коляски пытается вылезти малыш.
— В любом случае, спасибо за помощь, — окликает ее Элли, вспомнив о правилах приличия.
— Не за что.
— Погодите минутку! — восклицает вдруг Элли, в панике роясь в сумочке.
— Да-да?
— А я могу оставить… письмо для этого абонента? — с улыбкой спрашивает Элли.
Дорогая Дженнифер!
Пожалуйста, простите меня за столь бесцеремонное вторжение в Вашу жизнь, но мне в руки попала переписка личного характера, которая, как я полагаю, принадлежит Вам, и я была бы рада вернуть Вам эти письма при первой же возможности.
Со мной можно связаться по указанным ниже телефонам.
С уважением,
Элли Хоуорт.
Они с Рори сидят в пабе напротив редакции. Еще не поздно, но на улице уже стемнело, и в свете уличных фонарей можно разглядеть зеленые грузовые машины перед главным входом в «Нэйшн»: туда-сюда снуют люди в рабочих комбинезонах. Это продолжается уже несколько недель. Рори сидит на диванчике рядом с Элли, упираясь одной ногой в ножку стола, и читает ее письмо.
— Что-то не так? — спрашивает Элли, глядя на выражение лица Рори. — Я не то написала?
— Да нет.
— А что? У тебя такое лицо…
— Не знаю, не спрашивай. Я же не журналист, в конце концов.
— Ну ладно тебе, колись. Что с лицом?
— Ну… тебе не кажется, что это немного…
— Что?
— Ну не знаю… Это же все такое личное… а ты собираешься попросить ее потрясти грязным бельем на публике…
— Да она, может, и рада будет. Вдруг она снова найдет его, — с притворным оптимизмом возражает Элли.
— А может быть, она замужем и последние сорок лет они с мужем стараются забыть о том злополучном романе.
— Сомневаюсь. В любом случае, с чего ты взял, что это «грязное белье»? Может, они все-таки вместе и у нашей истории счастливый конец.
— Ага, вот она и отказывается сорок лет кряду закрывать абонентский ящик. Не было там никакого счастливого конца, — заявляет он, отдавая ей письмо. — А вдруг она душевнобольная?
— Прекрасно. То есть если ты держишь дверь открытой для того, кого любишь, — значит ты просто свихнулась?
— А ты считаешь, что держать абонентский ящик на протяжении сорока лет и не получить за все эти годы ни одного письма — это нормально?
Доля истины в его словах, конечно, есть, вынуждена признать она. Но ее так завораживает история о Дженнифер и пустом абонентском ящике. К тому же другого материала, из которого можно было бы сделать приличную статью, у нее нет.
— Я подумаю, — отвечает Элли, решая не сообщать Рори, что уже отправила на абонентский ящик копию.
— Ладно. Ну как, тебе вчера понравилось? Не очень все болит сегодня?
— Что понравилось?
— Кататься на коньках?
— А-а-а… Да.
Элли вытягивает ноги, чувствуя напряженные мышцы, и слегка краснеет, случайно задевая его коленку. У них уже появились шутки, которые не понимает никто, кроме них двоих. Он называет ее Джейн Торвил, а она его — скромным библиотекарем, готовым ради нее на все. Он пишет ей сообщения с кучей орфографических ошибок: «Не саблагавалит ли дама пропустить по стаканчику после работы в кампании скромного библиатекаря?»
— Мне сказали, что ты меня искала.
— Твой босс — жуткий зануда! — морщится Элли. — Ну правда. Сделал такое лицо, как будто я попросила его принести в жертву собственного первенца, а не передать тебе два слова.
— Да не, он нормальный, — хмурится Рори. — Просто он в таком стрессе. Это его последний проект перед выходом на пенсию. Ты представь, перевезти в правильном порядке сорок тысяч документов, не считая тех, которые мы уже успели отсканировать и перевести в цифру.
— Рори, у нас у всех есть дела, и что дальше?
— Просто он хочет, чтобы все было тип-топ. Старая школа, сама понимаешь, готов на все ради газеты. Он мне нравится. Вымирающий вид.
Элли вспоминает ледяной взгляд и высоченные каблуки Мелиссы и понимает, что Рори прав, а он тем временем продолжает:
— Он знает об этом месте все. Поговори с ним как-нибудь, он расскажет тебе много интересного.
— Вряд ли, по-моему, я не произвела на него должного впечатления…
— А ты попробуй его вежливо попросить.
— Как тебя?
— Нет. Я сказал — «вежливо», — хмыкает Рори.
— А ты займешь его место, когда он выйдет на пенсию?
— Я? — удивляется Рори, поднимая свой бокал. — Не-е-е, я поеду путешествовать в Южную Америку. Вообще-то, я собирался здесь просто летом подработать, но почему-то застрял на полтора года.
— Ты работаешь здесь уже полтора года?
— А ты что, меня не замечала? — с притворной обидой спрашивает он.
— Нет, я просто… — краснея, заикается Элли, — просто странно, что я тебя раньше не видела.
— Да вы, журналюги, вообще видите только то, что хотите. Какое вам дело до нас, невидимой прислуги, которая существует только ради того, чтобы исполнять ваши приказания, — беззлобно смеется Рори, но Элли чувствует, что в каждой шутке есть доля истины.
— То есть я эгоистичная журналюга, которой ни до кого нет дела и которой плевать на нужды истинного рабочего класса? А еще я плохо себя веду с почтенными пожилыми мужчинами, которые не потеряли представления о том, что такое профессиональная этика, так?
— Ну, примерно, — смеется он, а потом смотрит на нее с очень серьезным видом. — И как ты собираешься искупить свою вину?
Элли почему-то на удивление тяжело смотреть ему в глаза. Пока она лихорадочно соображает, что бы ответить, раздается сигнал мобильного.
— Прости, — бормочет она, роясь в сумочке, находит телефон и нажимает на мигающий на экране конвертик.
Приветики! Завтра уезж. в отпуск, напишу, как приеду, береги себя. Д. Цел.
Она разочарована: и это все? После такой потрясающей, романтической ночи? После непреодолимого желания и страсти? И все, что он может ей сказать: «Приветики»?
