Джулия Грегсон - Жасминовые ночи
Они проехали мимо крепостных стен, и машина замедлила ход, объезжая многочисленные ямы на разбитой дороге. Две женщины чистили овощи на полутемной улице, их окружили тощие кошки; старик торговал под керосиновой лампой кунжутными лепешками.
В центре Стамбула Сабу поразили элегантность и западный облик горожан: мужчины были в строгих темных костюмах и белых рубашках, женщины в модных шляпках и шелковых чулках. Она-то ожидала увидеть толпы бесхитростных людей вроде Тансу, а тут прохожие были одеты лучше и дороже, чем на улицах Кардиффа. Озан с улыбкой наблюдал за ее реакцией.
– Ну, каков будет твой вердикт? Что скажешь о нашем городе?
– Тут красиво, – тихо ответила она, думая про себя: «Только не волнуйся, только не волнуйся». Ведь она приехала в мир ее отца и внутренне не была готова к такому потрясению. За окнами автомобиля она видела мужчин с такой же горделивой осанкой, с таким же пронзительным взглядом черных глаз. Когда они смотрели на нее, она внутренне съеживалась, словно это отец увидел ее здесь и готов взорваться от негодования.
Они снова вернулись к Босфору и поехали вдоль берега. Высоко в небе светила яркая луна; она плыла впереди них, иногда скрываясь в кронах деревьев, и лила свой свет на воды Босфора и спящие берега.
Озан сказал, что его дом в Арнавуткёй был реликтом из той прежней жизни. В 1923 году, когда Турция стала республикой, из страны были изгнаны все члены османской имперской династии – сыновья и дочери султана, их супруги, дети. Многие из богатых соседей семьи Озана бежали в Ниццу, Бейрут, Египет. Его родственник – Озан сообщил это, гордо скривив губы, как делал всегда, когда хвастал, – женился на девушке из египетской королевской семьи, поэтому некоторым людям, в том числе и его отцу, позволили остаться в Египте и вести там бизнес. Саба не знала, верить ему или нет, но одно ей было ясно: Озан был из тех, кто очень любит аудиторию, слушателей, и теперь эта роль выпала ей.
…Сабу разбудило деликатное прикосновение к ее руке.
– Мы приехали, – сообщил Озан. – Вот мой летний дом.
Она выглянула из машины и увидела самый красивый дом, какие ей доводилось встречать в своей жизни; он показался волшебным кораблем из детской сказки или резной деревянной шкатулкой. Особняк стоял прямо у воды, купаясь в серебристом лунном свете, и в его высоких окнах отражалось море. Свет и тени ритмично чередовались на бесчисленных балкончиках, карнизах и башенках. Стены были покрыты затейливой резьбой.
В ночном воздухе пахло жасмином, лимоном и чуть-чуть морем, терпким и соленым. Озан вышел из «Бентли», вдохнул полной грудью и развязал галстук.
– Красиво, правда? – Он довольно хмыкнул. – Такие дома, – сообщил он, – стамбульцы называют «яли»; они очень дорогие, потому что расположены прямо на берегу Босфора. Вон там, под большим балконом, – он махнул рукой в сторону воды, – пришвартованы мои лодки.
Он сказал, что она проведет здесь два дня, а потом переедет в номер отеля «Бююк Лондра», это рядом с клубом, где она будет репетировать.
– Но сегодня не думай об этом. – Он видел, как она позевывала украдкой, прикрывая рот ладонью. – Сегодня тебе следует хорошенько выспаться – мы приготовили для тебя одну из передних комнат, где ты сможешь слушать плеск волн.
Лейла встретила их в мраморном холле. Ее лицо озарилось светом при виде супруга, и, хотя она не поцеловала его, а лишь ласково положила ему на плечо ладонь, атмосфера между ними была заряжена током. У трех малышей, выглядывавших из-за ее юбки, были черные глаза Озана, обрамленные густыми ресницами, и крупные отцовские носы. Робко улыбнувшись Сабе, они бросились обнимать отца.
– Мисс Таркан, для меня большое удовольствие снова встретиться с вами, – сказала Лейла, протягивая ей прохладную руку. – Надеюсь, что вам у нас понравится. Мой супруг, – она направила в его сторону лукавый взгляд, – говорит, что он намерен сделать из вас звезду.
На следующее утро Лейла показала ей сад и дом. В эти минуты Сабе ужасно хотелось поделиться увиденным с матерью, во многом такой непредсказуемой, но постоянной в своей страстной, тоскливой любви к роскоши. «Невероятно! – бормотала бы она, разглядывая роскошный дом, который, казалось, плыл в это утро по спокойным волнам. – Ой, ради бога – ты только взгляни на это!» – восхитилась бы она при виде нежного мрамора в холле. Саба, вбирая в себя впечатления от этого дома, от его освещенных солнцем ковров, изысканных стен и распахнутых над морем окон, надеялась, что она унесет хоть что-то из этого с собой. Конечно, она не утолит этим голод матери, но все-таки ей будет приятно.
Что ее особенно поразило, когда она шла за хозяйкой по солнечным дорожкам, так это немыслимая аккуратность этих очень богатых людей, их внимание к деталям. Прекрасные террасные сады были разбиты в виде шахматной доски, где на клетках росли душистые травы и кустарники; маленький виноградник был посажен с математической выверенностью; в опрятнейшей конюшне, где Озан держал пони для детских прогулок и своих чистокровных арабских скакунов с милыми, вздернутыми носами и лукавыми глазами, возле каждой двери висели веревки с одинаково завязанными узлами, а каждая веревка была привязана к красным недоуздкам на медных крюках.
Когда они вышли из конюшни, под кипарисами появились три павлина. Саба вздрогнула, когда они заорали пронзительно, словно кошка, которой наступили на хвост.
Лейла засмеялась и впервые за все время немного «оттаяла». Безупречно вежливая, как и подобало хозяйке, она тем не менее держалась напряженно. Саба решила, что ей просто хотелось побыть наедине с супругом, который, вероятно, редко задерживался на одном месте дольше пары дней. Или, может, она думала обо всех вечеринках, которые он планировал устроить в ближайшие недели, может, она устала от его обычая собирать у себя людей.
– У нас тут останавливались многие певцы, – сообщила она Сабе и добавила: – Со всего мира. – Как и Озан, она старалась подчеркнуть их космополитизм.
После ланча Сабе сказали, что она может отдохнуть в своей большой и светлой комнате, выходившей окнами на Босфор. Высокая бронзовая кровать, накрытая шелковым с золотым шитьем покрывалом, стояла так, что Саба видела море, не отрывая головы от подушек, – и чувствовала себя как в каюте океанского лайнера. Над кроватью висел канделябр из розового стекла, дверь в конце комнаты вела в роскошную ванную комнату из каррарского мрамора, с медными кранами и душем. За ланчем Озан похвастался, что в свое время нанял во Франции архитектора «высшего класса» для модернизации дома и установки сантехники и что его дом намного более современный, чем многие замечательно красивые, но обветшавшие дома, где когда-то жили первые лица Османской империи.
