Санта Монтефиоре - Пленники судьбы
Наконец Альба встала и пошла обратно через оливковую рощу. Ей показалось, что ее домашние уже вернулись из церкви, побывав на мессе. Приближаясь к дому, она услышала смех. Звучный голос Панфило заглушал все остальные голоса. Подумав о нем, Альба заулыбалась, решив, что ей действительно крупно повезло с мужем. Подойдя поближе, она увидела, что вместе со всеми пришли и Паола, жена Тото, со своими детьми, и ее собственные внуки. Малыши резвились в саду с Гарибальди, в то время как взрослые, сидя за столом в тени винограда, попивали просекко и ели гренки. Альба всех тепло поприветствовала, а затем заметила двух незнакомцев, сидящих среди этой компании.
— Это Фийона, а это Нэнни, брат Ромины, — представила их Роза.
Альба сделала над собой усилие, стараясь не выказать досады.
— Добро пожаловать, — сказала она, присаживаясь возле Панфило. — Так вы остановились в замке?
— Он действительно прекрасен, — сразу же начала Фийона, рассматривая Альбу так, словно ее посадили туда специально для исследовательских целей — как какое-то насекомое, помещенное под микроскоп.
Альба тотчас заметила ее акцент.
— Вы англичанка.
— Да, как и вы.
— А откуда родом?
— Из Лондона.
— Я тоже выросла в Лондоне. Я жила в плавучем домике на Темзе.
— Зимой там, наверное, было довольно сыро?
Альбе показалось, что она снова, как когда-то, вдыхает парафиновый запах, и улыбнулась.
— Мне нравилось там.
— Он по-прежнему находится на том же месте?
— Нет, наш дом давно развалился. — Ей не хотелось объяснять, зачем они разрушили плавучий домик под названием «Валентина».
— Какая жалость. Некоторые плавучие дома очень старые.
— Да, но они невероятно прочные.
— Ну а я живу в Блумсбери, в домике, в котором сыро зимой, — сказала Фийона, приветливо улыбнувшись. — Какое счастье, что вы живете здесь!
— В Италии всегда светит солнце, — заметил Панфило, под столом похлопав жену по колену.
— А если вдруг нет солнца, то всегда есть макароны, — прибавил Нэнни, потирая свой большой живот.
— Не думаю, что вы хоть в чем-нибудь испытываете здесь недостаток, — сказала Фийона, оглядываясь по сторонам. — Инкантелария настоящий рай на земле. Вы видели, что Ромина и Билл сделали с замком? Насколько я понимаю, к тому моменту, когда они его приобрели, от него остались одни руины.
— Нет, — коротко ответила Альба, не желая объяснять причину.
— Отец собирается завтра сфотографировать его для «Санди таймз», — сказала Роза.
— Вы не разочаруетесь, — заверил Нэнни, обращаясь к Панфило. — Моя сестра обладает безупречным вкусом. Она вернула этому строению его былое величие.
Альба явно разозлилась.
— А почему вы решили, что он вообще когда-то был таковым?
— С этим сложно не согласиться: с архитектурной точки зрения замок является настоящим произведением искусства. — Нэнни, вероятно, собирался прочитать им небольшую лекцию о неоклассическом периоде.
— Да и отделка дома просто невероятна по своей красоте, — прибавила Фийона. — Вы обязательно должны прийти и увидеть все своими глазами. Вы же наверняка знали, каким он был до того, как пришел в полный упадок?
— У меня нет ни малейшего желания туда идти, — сказала Альба.
— А вы знаете, кто там жил в прежние времена? — Все, кто сидел за столом, замерли. Никто не хотел говорить о том месте, и все прекрасно знали, как к этому относится Альба. Фийона, напротив, была настроена решительно. Такт, присущий ей, притупился под воздействием просекко. — Насколько мне известно, там когда-то жил знаменитый маркиз Овидио ди Монтелимоне. Но кто поселился там после его смерти? И почему замку позволили превратиться в руины?
— Нам не нравится говорить о прошлом, — сказал Панфило, чувствуя, как жена закипает от гнева из-за назойливых вопросов незнакомки.
— Но это прошлое так очаровательно, — запинаясь, сказала Фийона, явно перегибая палку. — Истории нуждаются в том, чтобы обрести вторую жизнь. Иногда тайны можно раскрыть, лишь оглянувшись назад.
— А почему вас так заинтересовала история замка? — спросила Альба.
— Потому что она журналистка, мама.
Альба побледнела как полотно, потрясенная предательством собственной дочери.
— Журналистка?!!
Фийона никак не ожидала, что Роза выдаст ее.
— Я пишу для «Санди таймз», — призналась она. — Мне жаль, что вы не знали, а я-то думала, что вы в курсе.
Альба смерила Фийону таким ядовитым взглядом, что журналистка съежилась. Альба намеренно заговорила на английском языке, чтобы собеседница поняла ее как можно лучше.
— Вы обманным путем проникли в мой дом, воспользовались моим гостеприимством, пьете просекко и едите мой хлеб, все это время прекрасно зная о том, что моя мать Валентина Фиорелли была убита маркизом, жившем в том замке, который вы называете величественным. У вас одно намерение — выудить как можно больше информации, чтобы приподнять завесу тайны, которой более пятидесяти лет? — Затем она обратилась к своей дочери: — О Роза, ты наивна, если думаешь, что эта женщина ищет твоего расположения ради дружбы с тобой. Ну что ж, не смею мешать вашему приятному времяпрепровождению. Оставайтесь, ешьте, пейте, почему бы нет? Но простите, я бы предпочла не водиться с тем, кто собирается причинить боль членам моей семьи, которые жили в то время, когда была убита моя мать, и которые в течение последних пятидесяти шести лет пытаются забыть этот кошмар.
С этими словами она гордой поступью вошла в дом. Панфило покачал головой.
— Мне жаль, — вежливо произнес он, — но думаю, вам лучше уйти.
— Ну конечно, — сказала Фийона, неуверенно поднимаясь. — Пойдем же, Нэнни.
Нэнни вздохнул.
— Моя сестра будет подавлена, узнав, что мы вас обидели.
— Не забывайте, что Валентина мать Альбы, — сказал Панфило Фийоне. — А ее отец еще не умер. И если вы стремитесь написать статью о замке, пишите ее с уважением к тем, кто еще жив.
Фийона перевела дыхание.
— Конечно.
— Я отвезу вас обратно, — вызвался Юджин.
— Не волнуйтесь, мы прогуляемся пешком, — сказал Нэнни. — Я знаю дорогу.
— Уверены? — Розу взбесило то, что мать так унизила ее перед всеми.
Фийона взяла Розу за руку. Ее помада просочилась в морщинки вокруг рта и отпечаталась на зубах. Журналистка явно выпила лишнего.
— Мне жаль, Роза. Но не волнуйся, два миллиона людей будут читать о тебе.
Нэнни повел Фийону вверх по склону.
— Как это все неприятно! — обиженно воскликнул он.
— Это моя вина. Я действовала слишком напористо.
