Отблеск миражей в твоих глазах - De Ojos Verdes
Эти размеренные движения во время курения, ленивый прищур, изгиб губ, придерживающих сигарету. Ар-р-р… слишком сексуально и мужественно в исполнении Барса. Жаль только, что привычка крайне вредная.
Хватаюсь за бортики и поднимаюсь, меняя позу. Сажусь на него верхом, выпрямляясь. Низ живота простреливает, стоит лишь почувствовать явные признаки возбуждения Таривердиева. Стараюсь не выдавать своих реакций. По организму начинает циркулировать какое-то горючее вместо крови. Это, черт возьми, перманентная побочка от нашей близости. Доказано опытным путем в течение месяца.
Играюсь с воздушной шапкой, зачерпываю пригоршнями и сдуваю. Игнорирую опасный блеск в жгучих глазах, когда пена частично сползает с моей груди, постепенно обнажая ту.
Дурачусь, деловито налепляя на щеки Барса белую субстанцию. Творю бороду, получая снисходительный хмык.
Не сомневаюсь, ему безумно пойдет солидный возраст с проявлением седины.
Я застываю от проскочившей пронзительной мысли — хочу видеть его таким. Взрослым, состоявшимся, успешным. Счастливым, довольным жизнью.
Моим.
Как хочу, чтобы был моим…
Боги…
— Что такое?
— А? — включаюсь в реальность, моргнув.
— Зависла, говорю, почему? — спрашивает, стряхивая рукой пену с лица, она мешает ему курить.
Наличие кольца на безымянном до сих пор вызывает у меня дурацкую улыбку. Барс тогда разобрал вещи, нашел кольцо и надел при мне. Не снимает. Даже на работе. Я однажды заходила к нему, перчатки стаскивал в моем присутствии, и оно было на месте.
— Нет желания бросить? — игриво прохожусь пальчиками по его подбородку, шее и спускаюсь ниже, вороша влажные волоски. — Когда хочется закурить, разрешаю себя целовать. Сублимируй, родной.
Смеется, весь вибрируя, и я подхватываю, продолжая поглаживать мужскую грудную клетку.
Он не говорит, да и тогда не ответил, но во мне сидит ужасное стойкое впечатление, что курить Таривердиев начал не просто так. И я к этому, быть может, косвенно причастна. Боюсь, очень боюсь, что могла сломать или добить что-то уже сломанное в нем, совершая неразумные поступки.
Повторно спросить не решаюсь.
Мы с ним ладим, но в то же время похожи на профессиональных акробатов, шагающих по натянутому канату. Каждую секунду есть вероятность сорваться вниз. Голая вседозволенность — это ни разу не легко и не круто с такими отягощениями в прошлом, как у нас. Ответственность за последствия зашкаливает.
Привыкаем друг к другу, притираемся. И это чертовски приятный, но сложный процесс.
— Разрешаю, — передразнивает меня, туша сигарету, и выдыхает финальную дымку, оборачиваясь ко мне с ухмылкой. — Разрешает она, ты посмотри…
Берет за талию и подтягивает на себе выше, выуживая меня из воды по пояс. Резко наклоняет голову и губами пленяет правый сосок. Пляшет языком по ареоле, прикусывает горошину. Вбирает, облизывает. То же самое — с левым.
Сбивает дыхание, заставляет выгибаться в рефлекторных порывах и вцепляться ему в шевелюру на эмоциях. Как же люблю убийственную беззастенчивость его прикосновений, восхитительную тактильную честность, безудержность.
Задыхаюсь от накатившего удовольствия. Сладко ноет низ живота. Бедра сжимаю безотчетно. Сминает мои ягодицы, усиливая ощущения.
Как-то рано мы нацелились на переход в горизонтальную плоскость, нет?..
— Почему мы не пьем за мое здоровье? — подначиваю, еле-еле фокусируясь расплывающимся взглядом на бутылке шампанского. Голос выдает мое состояние аль денте. — М-м-м, Барс?
— Потому что, — прерывается, направляя на меня острый взгляд исподлобья, — я собираюсь сделать с тобой кое-что на трезвую голову…
И одним слитным движением, намертво притиснув к себе, встает и покидает ванну. Опускает мою разомлевшую тушку на ворох махровых тканей и принимается нетерпеливо высушивать.
Я лишь и могу что сосредоточиться на бьющемся где-то в горле сердце. Ба-бах. Шарахает от него импульсами и раздается по всему телу электрической рябью. Ба-бах.
Закончив со мной, обтирает себя, ни на секунду не прекращая наш адский зрительный контакт.
И я почему-то так пугаюсь, глядя на темную решительность в его взгляде. Совсем беспросветную. И на грех наводящие глаза и губы… Что начинаю непроизвольно отползать назад. Делаю это неуклюже и заторможенно, вызывая смех Барса. А вот мне самой не до веселья.
Сложно объяснить атаковавший хаос в мыслях и душе. Я доверяю Таривердиеву. И не он меня страшит, а осознание, что мы с каждым разом всё больше и больше подходим к некой грани. И вот что будет за этим рубежом — не знаю. А если разочарование? А если боль? Неизвестность ворошит нутро точенными штырями…
За прошедший месяц у нас было много секса. Очень много — если вспомнить, что до этого у меня его не было вообще. Мы успели выучить предпочтения друг друга, например, любимая поза Барса — наездница: он обожает касаться губами моей груди в процессе, и это лучшее положение для действий. Ему нравится, когда я смотрю прямо в глаза, зарываюсь в его волосы, оттягиваю в самые напряженные секунды. А я люблю, когда он отпускает себя в абсолютной расслабленности и шепчет какие-то бессвязности. Будто дает выход чему-то тайному внутри себя. И это всегда меня обезоруживает, вызывая ярчайшие эмоции. Мы учимся достигать одновременного пика. Прислушиваться к желаниям друг друга.
И с каждым разом незримая связь становится… крепче. И вместе с тем — уязвимее. Меня тревожит, что её можно потерять…
— Дезертир… — ловит мою лодыжку, посмеиваясь, и тащит обратно вниз.
Я отбиваюсь, переворачиваюсь на живот, чтобы убегать проворнее на четвереньках. И тоже заливаюсь смехом в ходе нашей шуточной борьбы. Вскоре терплю поражение и возмущенно ойкаю, почувствовав довольно болезненный укус в ягодицу.
— Эй! — кричу, когда укус повторяется, и дергаюсь под ним сильнее.
— Это что за жопка такая вкусная… — протягивает издевательски и кусает в третий раз.
— Господи! И он еще считает себя брезгливым!
— Зря я тебя, что ли, отмачивал и отмывал заранее? — хмыкает эта коварная сволочь.
А потом бережно целует пострадавшие места. С моих губ слетает судорожный выдох. Нежность Таривердиева это всегда нокаутирующий меня бонус от нашей близости. Он обычно так резко переходит к ней после жадности и грубости, что меня еще долгое время потряхивает на контрастах. Это как высшая награда. Словами мы не умеем. Ни он, ни я. Всё самое важное, трепетное и хрупкое происходит только осязательным путем. Наверное, поэтому мы и вспыхиваем мгновенно рядом друг с другом. Как качественные спички.
И я очень хотела бы исправить это в будущем. Освоить
