Жозефина Харт - Грех
10
Возможно, материнство заворожило меня. Время шло. Я была словно в тумане. Я продремала пять лет. Телефонный звонок.
Телефонный звонок в Лексингтон, где мы с Элизабет решили провести выходные дни. Наши мужья были в отъезде.
Я подошла к телефону. Я слушала. Потом медленно положила трубку на рычаг и долго стояла в гостиной. Одна. Потом я отправилась искать ее. Она подрезала розы в саду.
Она обернулась. Что-то в моем лице подсказало ей, что она должна бежать прочь от меня. Через лужайку, минуя террасу. Через парк. Она то шла, то бежала, спотыкаясь, продираясь сквозь кусты, к озеру. Она пыталась скрыться от того, что знала я. От того, что я должна была сообщить ей. Когда я догоню ее. Или когда она остановится. Не раньше. Это был вопрос мужества. Ее мужества.
В конце концов она величественно обернулась ко мне.
Я с трудом разомкнула губы.
— Нет. Нет! — закричала она.
И она рухнула — в решающие минуты жизни тело имеет свои права.
Я была вестником того, что заставило ее тело предъявить свои права. Это была случайность — Доминик уехал в Калифорнию, мои родители гостили в Лондоне. Я стояла и смотрела, как слова, произнесенные мной, вьются вокруг нее. Я слушала, как она дышит. Звуки, исходящие от умирающей женщины. Звуки, словно острая бритва, кромсали воздух.
Стоя на коленях, она царапала землю. Но та не поддавалась. Она намеревалась уступить только, чтобы принять его в себя.
Это был конец для Элизабет. В одну секунду вся ее прошлая жизнь умерла. И только она осталась жива. Она выжила, и это было поразительно. Смерть лишила ее защиты. Я поняла это в минуту отстраненной бесчувственной жалости. Я опустилась на колени рядом с безутешной вдовой. Я подумала, что теперь я не смогу разбить их союз. И ее веру в Губерта. У меня было такое чувство, что у меня вырвали добычу из рук.
11
Разные чувства осаждают нас во время похорон. Но меньше всего при этом мы думаем о смерти. Похороны проводят окончательную черту раздела между нами и ими. Как чужая жизнь, так и чужая смерть порою представляются нам нереальными.
И только иногда смерть вызывает боль. В тот день Элизабет испытывала боль. Ее лицо распухло, словно все соки, лимфа и кровь вдруг поднялись из глубины тела, сминая кости. Но в ее глазах таилось странное спокойствие.
Мне ее горе казалось чрезмерным. Но я не могла не чувствовать всю его глубину. Я держалась в стороне от нее.
Я думала, что через год или через пять лет красивый Губерт станет тенью, утратит какую бы то ни было реальность, и второй муж Элизабет будет с почтением относиться к памяти о нем. У меня не было сомнений в том, что Элизабет снова выйдет замуж. Чем будет для нее Губерт тогда?
После мессы и громогласного Dies Irae Элизабет — отец крепко держал ее за локоть, — а вслед за ней родители Губерта, дрожащие, старавшиеся держаться без посторонней помощи, возглавили процессию, двигавшуюся по нефу церкви семнадцатого века. Я шла рядом с плачущей матерью. Я была совершенно спокойна. Доминик не присутствовал на похоронах. Он был добр и сентиментален. Он повез ничего не понимавшего Стефана и возбужденного Вильяма к друзьям в Шотландию.
Присутствовавшие на похоронах англичане перешептывались по пути на скромное кладбище, где покоились предки Губерта.
— Эти автокатастрофы — настоящее бедствие. Столько людей погибает под колесами…
— Спасибо, хоть никто больше не пострадал…
— Понадобилось много времени, чтобы извлечь его… ужасно…
— Он был страшно изуродован. Все переломано…
Француз старательно подыскивал слова.
— Все… все кости переломаны…
Элизабет привели с кладбища, и она, не проронив ни слова, вылетела в Лондон. Она отказалась присоединиться к семье Губерта, собравшейся в Ле Кипре, замке Баатусов. Сгорбившись на заднем сиденье машины, везшей ее в Лексингтон, она молчала.
Когда мы приехали домой, она сразу же ушла в свою комнату. Всем своим видом она показывала, что не нуждается в нас. Она стала затворницей. Шли часы. Дни. В молчании.
Ни единого слова, ни звука. Когда мы приносили ей еду и пытались заговорить о том, что нужно вызвать врача… предлагали ей помощь… она так смотрела на нас, словно наши слова доставляли ей физическую боль.
Родителей все больше и больше пугала ее немота. Я пыталась успокоить их. Я знала, что Элизабет оправится от удара. Она увидит в этом свой долг. Долг по отношению к Стефану, к своему сыну. Долг избавить от страданий тех, кто так любит ее. Ее же страдания касались лишь ее одной.
На четвертый день мы услышали крик. Высокий и долгий звук. Потом снова. И снова. Тот же крик. Мы бросились в ее комнату. Она пыталась запереть окно.
— Я отпустила его. Он ушел. Только что. Он хотел уйти. Он не хотел остаться. Я не смогла удержать его. Но он здесь.
Обняв себя за плечи, она раскачивалась из стороны в сторону.
— Вернись, Губерт! Вернись! Пожалуйста, пожалуйста, Губерт! Вернись!
В отчаянии она обернулась к нам.
— Я не хотела будить его. Он так спокойно спал. Он заснул во мне. Я боялась, что вы разбудите его. Когда вы приходили сюда и заговаривали со мной. Я боялась, что… он проснется и захочет уйти. О, Губерт! Губерт! Он оставил меня. Он пробил себе путь. Во мне его нет. Губерт. Во мне его нет. Во мне его нет.
Мы стояли, напуганные. Нам казалось, мы окаменели от той боли, которая исходила от нее. Невольные свидетели безумия.
Позже она согласилась проконсультироваться с врачом. Они уединились и долго о чем-то беседовали. Выйдя от нее, доктор сообщил нам, что она заснула. Возможно, она проспит долго. И она спала долго.
Самое страшное осталось позади.
12
— Компания «Дервент Хардинг» обратилась с предложением к «Альфе». Нам нужно все обдумать.
Мы сидели за столом, наспех накрытым к обеду.
— В свое время Совет действовал достаточно энергично, Рут. И, несмотря на то, что я являюсь его председателем, наше влияние минимально.
— Знаешь, папочка, я подумала, не создать ли мне новый издательский отдел в «Альфе»… Может быть, не сейчас, а немного позже, когда Вильям подрастет.
— Ты никогда раньше мне не говорила о подобном намерении.
— Ну, я хотела удивить тебя.
— О, уж это-то тебе всегда удавалось. Рут, у нас есть обязательства перед компанией.
— Нечто вроде корпоративного «положение обязывает», папочка?
— В какой-то степени. Нам принадлежит большая часть акций, — продолжил он, — но Совет считает, что предложение должно быть обсуждено и с другими держателями акций. Я намерен снять с себя полномочия председателя.
