Стефка Модар - Одинокая

Их застолье затянулось. Казалось, что они не могли наговориться, рассказывая друг другу, как они жили в долгой разлуке. За пару часов они вновь сблизились, находя, что ближе никого в жизни не было, и нет. Это был мужской разговор, и каждый понимал другого буквально с полуслова, не стараясь уличить во лжи.

Им вдвоём было так комфортно и уютно, что они не заметили, как наступил поздний вечер.

Сидя за кухонным столом, Алекс и отец обнявшись, пели украинскую песню, когда неожиданно их идиллию нарушила вошедшая расфуфыренная Ольга.

Она была просто поражена их близости; разгуливая по кухне полновластной хозяйкой дома, мельтеша перед их глазами, с ехидством констатировала, что те уже успели спеться. И как бы между делом, как ни в чем не бывало, игнорируя Алекса, та ангельским голоском защебетала с мужем, сетуя, что ей так долго пришлось наводить красоту и всё ради него, ластясь к нему. Заостряя внимание на том, что это надо делать постоянно и обязательно, так как не только он, но и публика ждёт её – блистательной во всей красе…

…Отец, тут же выскочив из-за стола, стал виться вьюном вокруг жены, обцеловывая ручки.

Ольга, с ленцой отталкивая мужа в сторону, самодовольно глядя на него, проворковала:

– Сейчас главное Сашка. Он гость! – глядя на реакцию Алекса.

Счастливый отец сияя, расплываясь в улыбке, с навернувшейся предательской слезой, суетливо сказал:

– Какой же он гость? Как – никак у себя дома, не у чужих же людей… – насухо вытирая слезу.

На что, Ольга с сарказмом напомнила, что, в общем-то, квартира её. Заметив растерянность на лице мужа, снисходительно выпалила:

– Ну ладно, ребята, время покажет…

…Алексу стало не по себе. Он отвернулся, чтобы не смотреть в глаза отцу, не говоря уже на эту лживую самодовольную женщину, которая думала только о себе. Невольно подумал: на кого променял мать?

Отец, стараясь быть весёлым и беспечным, балагуря, сказал:

– Бог даст, всё образуется, устроится!.. – воодушевлённо, в запале, – Алекса устроим в наш Институт Культуры, а потом зажжём «звезду» буду его продюсировать, как тебя… – с нежностью глядя на жену.

Ольга съязвила:

– Если потянешь, Босс… – с презрением глядя на того, демонстративно выходя.

Вслед за ней отец тут же засеменил мелкими шагами, пыхтя:

– Ну что я такого сказал? Никогда не угодишь…

…Ольга не могла успокоиться даже когда оказалась в спальне. Она была вся на нервах её бесило то, что Лев пытался делить свою любовь и с ней, и с каким-то сопляком; переодевшись в пеньюар, та уже лежа в постели, капризно сказала:

– И ты меня будешь делить с твоим Сашенькой? – явно провоцируя этим.

Лев Арнольдович опешил, не понимая, чего та от него хочет.

Выйдя из шока порываясь к ней, он, обнимая, целуя, спеша заверить ту в своей преданности, пролепетал:

– Ты единственная и неделимая!

Коварная женщина надув губки все же не преминула ответить мужу пылким поцелуем, быстренько затаскивая к себе в постель, тем самым навязывая прелюдию секса. Тот тут же ответил взаимностью.

Ольга умела его держать в своих сетях, та ещё «куртизанка»; как никто умела обольстить и выстроить защиту, в мгновение, становясь в глазах мужа нежным хрупким созданием. Он любил её за слабость, буквально боготворя. В такие моменты он становился самим собой брутальным мужчиной, мачо, а не «тряпкой», «мальчиком на побегушках» каковым был по-большому счету при ней.

Ольга как истинная эгоистка любила им помыкать, особенно на людях. Он молча терпел, так как очень любил.

Лев попадая в её объятия, терял все свои обиды, самоконтроль, и всё ей прощал.

Алекс, оставшись один, был омрачён лишь одним, что жена отца не даст, ему покоя, считая Ольгу настоящей вампиршей; отметив для себя, что эта женщина не из простых людей, ещё покажет ему «кузькину мать».

Налицо алчность, даже на первый взгляд видно, что та выжимала из отца все соки и вила верёвки, манипулируя им как игрушкой, оловянным солдатиком. У Алекса внутри все кипело, чтобы как-то отвлечься от всего этого, он занялся уборкой.

Убрав стол, стал мыть посуду, размышляя о своём будущем, как вдруг до его слуха дошли отдалённые стоны, охи-вздохи, требовательный крик: «Ещё, ещё»…

Ему было противно слышать это, невольно вслух подумал:

– Сука! – вытирая набежавшую слезу.

Было как никогда обидно за свою семью – отца, мать и себя…

…Новый день заставил Алекса задуматься, как дальше жить в Киеве…

…Отец, пичкая завтраком, по ходу наставлял сына нравоучениями, считая, что тот должен продолжить учиться в вузе. Говоря, что без диплома он никто.

Еда не лезла в горло, сориентировавшись с чего ему начать, Алекс, ссылаясь на то, что хочет сходить в институт, опрометью выбежал из-за стола, оставляя отца в полнейшем замешательстве.

Тот, хлопая глазами, сквозь слезу прошептал:

– Ну, никому не угодишь…

Срываясь с места, выкрикнул вслед:

– А спасибо за завтрак, как, не обязательно отцу сказать?! – включая воду, намывая посуду.

До слуха дошло:

– Спасибо, па!.. Я скоро! Не переживай!..

…Алекс шёл улицами города, находя, что тот очень изменился. Стал ярче, независимым, в воздухе витало, что-то незнакомое – патриотизм вперемешку с национализмом. Правда, он не знал где проведена грань отличия. Ему нравилось. Было приятно чувствовать во всем этом предопределяющую неизбежность революции. Воздух просто взбадривал, беря натиском перемен, был насыщен свободой, равенством и братством. Казалось, что мир вокруг менялся на глазах, отчёт перемен был начат с Киева…

…Наконец придя в институт культуры, Алекс поспешил в приёмную комиссию. Там сдав документы, получив информацию, когда его поток будет сдавать экзамены, он с лёгким сердцем отправился домой готовиться к предстоящим экзаменам, что, по его мнению, были больше похожи на собеседование.

Все время до экзаменов (собеседования) Алекс был поглощён подготовкой. Как ни странно, его не докучала Ольга.

Отец ходил буквально на цыпочках. Тот, конечно же, желал бы, чтобы его сын получил высшее образование нигде-то, а в Киеве, ведь в Польше за него надо платить большие деньги. Тем не менее, сын желал обучаться в двух высших заведениях. По итогам экзаменов он был принят в Варшавский университет…

…Наконец Алекс узнал, что в Киевский Институт Культуры он не прошёл. Не найдя себя в списках, был просто ошарашен, думая, что экзамены сдал на уровне не хуже многих тех, которые, в конце концов, прошли, набрав чуть больше баллов.