Энтон Дисклофани - Наездницы

– И еще одно: если ты заметишь что-нибудь необычное… все, что угодно… связанное с твоим телом… я очень тебя прошу поскорее мне об этом сообщить.

– С телом? – повторила я.

– Да, с телом. Я думаю, что если это произойдет, ты поймешь, что я имела в виду.

Я сказала ей, что все поняла, хотя на самом деле это было не так.

Я брела в конюшню на испытания и размышляла над ее словами. Я решила, что она говорила о месячных. Но они у меня уже начались, и я сама знала, что с этим делать.

Меня радовало то, что никто не заметил моих покрасневших глаз. Эта прогулка помогла мне успокоиться. А я-то считала, что лагерь Йонахлосси был выбран случайно!

Дорожка вывела меня к уборным, а затем сузилась до тропинки. По ней смогли бы идти рядом только два человека. По обе стороны от меня возвышались деревья, сквозь ветви которых не могли пробиться солнечные лучи. По моей спине пробежал холодок, и я вздохнула с облегчением, внезапно очутившись на большой и плоской круглой площадке, со всех сторон окруженной горами.

Я помимо воли ахнула. Вообще-то я говорила себе, что в Йонахлосси не буду удивляться ничему новому для меня. Но я никогда не видела ничего подобного. Я даже не знала, что подобное этому может существовать. Передо мной выстроились в ряд три сложенных из камня конюшни. По сравнению с моей конюшней они были огромными, как будто предназначались для целой армии лошадей. Я поняла, что небольшое строение позади моего дома вообще нельзя считать конюшней в полном смысле этого слова. Лошади стояли, высунув головы в окошки стойл, и я увидела пятнистую голову аппалузы. Я много читала об этой породе, но живьем ни разу не видела ее представителей. Повсюду суетились конюхи. Одни толкали перед собой тележки, другие вели за повод лошадей. Один из них перехватил мой взгляд, и я, покраснев, отвернулась. Он был очень похож на Доуси – тощий и крепкий одновременно.

Я насчитала пять манежей, один из них с препятствиями. Все было новым, как с иголочки. На поверхности манежей еще виднелись следы грабель, ограждение было свежевыкрашенным. «Интересно, где они берут на все это деньги?» – подумалось мне. Те несколько городков, через которые мы проехали по пути сюда, выглядели невероятно бедными – здания обветшали, люди были одеты в старую и несвежую одежду. Но я знала, что мы едем по Аппалачам, где и до кризиса жизнь людей не отличалась достатком. Отец что-то сказал об ужасной засухе. Еще одно несвойственное для него упоминание проблем. Но я уже поняла, что моя жизнь быстро превращается в нескончаемую череду неожиданностей.

– Удивительно, вы не находите? – произнес у меня над ухом чей-то голос.

Я развернулась и увидела слева от себя высокого мужчину. Рядом с ним стояла уже оседланная и взнузданная лошадь гнедой масти.

– Вы меня испугали, – сказала я, прижимая ладонь к сердцу.

Я всегда так делала, когда чему-то удивлялась. Я надеялась, что он не заметит моих покрасневших глаз.

Мужчина рассмеялся. Он говорил с немецким акцентом. Мне уже приходилось встречаться с немцем. Это был мистер Бух, который раз в год приезжал к отцу по делам, связанным с апельсинами.

– Вы немец?

– Да. Меня зовут мистер Альбрехт.

– Я Теа Атвелл. Рада знакомству.

Я слегка присела в реверансе, чтобы смягчить впечатление от своих дурных манер. Я уже видела мистера Альбрехта на фотографии. Он был тем самым человеком, который вручал награды. Этот мужчина был очень худым, и у него был плоский подбородок, что меня удивило. Я была уверена, что у всех немцев квадратная нижняя челюсть. И у него были очень гладкая, как для мужчины, кожа и ровные зубы. Он, если и не был красавцем, то обладал весьма приятной внешностью. На вид он был ровесником моего отца.

– А это Лютер, – произнес мистер Альбрехт.

Он погладил Лютера по холке, и конь опустил голову, разглядывая меня. Он был довольно неказистым – слишком крупная голова и маленькие уши. Зато у него были добрые глаза.

– Это первая лошадь для всех новеньких. Твой отец, – перейдя на «ты», продолжал мистер Альбрехт, – сказал, что ты опытная наездница.

– Да.

– Тогда у тебя не будет особых проблем с Лютером. Слегка пришпоривай его перед прыжками и контролируй его между препятствиями. Он перепрыгнет через что угодно, но если он почувствует неуверенность всадника, то может заартачиться.

Мистер Альбрехт подсадил меня, и я уселась в седло. Он подтянул стремена, и я почувствовала, как лихорадочно бьется мое сердце. Я еще не успокоилась после пережитого в кабинете миссис Холмс шока, а меня уже охватило волнение оттого, что мне предстояло демонстрировать свои умения незнакомому человеку. Лютер был огромным, ростом свыше шестнадцати ладоней[4]. Может, даже все семнадцать. Я еще никогда не сидела на такой высокой лошади. «Это не имеет значения», – успокоила я себя. Контроль есть контроль. Мистер Альбрехт составил для меня маршрут, и я поехала вслед за ним к дальнему манежу. Он дал мне десять минут на разминку, и я рысью поскакала по кругу, знакомясь с Лютером. Я дернула за левый повод, и он попятился. Потом я резко натянула поводья. Мистер Альбрехт стоял возле ворот и, склонив голову набок, наблюдал за нами. Он следовал установленным правилам, но держался непринужденно. На его белоснежной рубашке не было ни пятнышка, и он держал руки в карманах отутюженных бриджей.

Я пыталась не думать о том, что он на меня смотрит. Когда он подал мне сигнал начинать, я перевела скачущего рысью Лютера на шаг, а затем пустила его в легкий галоп. Я хотела добиться от него моментальных реакций. К мистеру Альбрехту присоединился еще один мужчина. Я прищурилась – это был мистер Холмс. Он помахал мне, и я в ответ наклонила голову. Я была без шлема. В то время их никто не носил. И хотя наездники, как правило, надевали перчатки, я их не любила – они притупляли чувствительность моих пальцев. Мне предстояло преодолеть препятствия высотой более чем в три фута. В то время мы ничего не боялись. Мы не знали, что существуют вещи, которых надо бояться.

Я прошла весь маршрут как будто в тумане. Всегда, преодолев препятствие, я не помнила, как это произошло. О том, что я что-то сбила или сделала неверный поворот, я узнавала от других людей. Преодолев последнюю комбинацию препятствий, я поскакала по периметру манежа, чтобы мы с Лютером немного расслабились. Почувствовав, что напряжение покинуло наши тела, я шагом подъехала к мистеру Альбрехту. Мистер Холмс уже исчез.

Мистер Альбрехт кивнул и похлопал Лютера по шее.

– Пусть остынет. Ты все сделала хорошо.

Я увидела удаляющегося мистера Холмса. Он еще не дошел до того места, где его поглотил бы лес. «Интересно, скоро ли Сэм будет таким же высоким, как мистер Холмс?» – мелькнула мысль. Пока он был все еще ребенком. Или скорее наполовину ребенком, наполовину взрослым, как и я. Я взяла уздечку за пряжку на самом ее конце, позволив Лютеру опустить голову. Он неторопливым шагом шел вокруг манежа. Меня тревожило то, что Йонахлосси был выбран для меня не случайно. В то же время подтверждалась мысль о том, что мне не удастся постичь намерений родителей относительно меня. По крайней мере, я не могла не признать, что благодаря лошадям это место было для меня ближайшим аналогом рая. Мне трудно было представить, что мама могла водить дружбу с таким человеком, как миссис Холмс, но мне пришлось в это поверить. Последние несколько недель мама была ко мне жестока. Я понимала, что заслужила это, но мне все равно трудно было с этим смириться. Родители не поручили заботу обо мне посторонним людям. Вместо этого меня поместили под крыло женщины, которой была известна как минимум часть моей ужасной тайны. Но что рассказала ей мама? Наверняка не все.