Рэдклифф - Забытая мелодия любви
"Думаю, это ответит на многие вопросы".
Анна открыла первый том и увидела газетные вырезки, статьи и рецензии, – и все о Грэм. Самым ранним было больше тридцати лет. Со все большим удивлением она изучала хронику жизни Грэм.
Впервые о Грэм Ярдли узнали в мире музыки, когда ей было всего шесть лет. Затем она три года училась игре на фортепиано. Молодой учитель музыки, которого нанял ее отец, быстро понял, что этот упорный ребенок двигался вперед слишком быстро по сравнению с другими. Было проведено собеседование с известным учителем из Кёртисовского института музыки, который взял девочку в ученики. В шесть лет она уже давала концерты, а к тринадцати ее приглашали солисткой известные международные оркестры. К двадцати она выиграла не только конкурс имени Чайковского, но и все престижные музыкальные конкурсы всех континентов. Ее хвалили не только за новаторские исполнения классических произведений, а и за ее собственные композиции. Очевидно, у ее таланта не было границ.
После двадцати лет она активно гастролировала. "Лондон Таймз", "Пэрис Ревью", токийская пресса и десятки других изданий приписывали ей звание наследника Рубинштейна и Горовица. И, кажется, даже этого было недостаточно, чтобы в полной мере ее описать. Казалось, она еще не достигла пика своей карьеры, когда писать о ней резко перестали. Анна почувствовала опустошение, глядя на пустые страницы, отчаянно ища дальнейшую информацию о всемирно известной пианистке.
"Господи, Хэлен", – пробормотала она, аккуратно закрывая альбомы и прогоняя желание заплакать. Откладывая их в сторону, она встретилась с вопросительным взглядом Хэлен. Она догадывалась, что Хэлен ждет ее реакции, и что от этого зависит, что еще она ей расскажет. В конце концов она могла говорить только правду.
"Она и правда особенная, правда?"
Хэлен мягко улыбнулась. – "Странно, что ты это сказала. Именно такой я ее всегда и считала – особенной. Люди, которые ее не знали, думали, что эта гениальность дается ей легко. Я знала, что что бы ни было дано ей от природы, музыка, которую она писала, шла от ее кровоточащего сердца. Когда она работала, ее невозможно было отвлечь от фортепиано. Днями и ночами напролет она играла без сна, я практически заставляла ее впустить меня в комнату с подносом еды. Она играла с какой-то одержимостью. Но когда она наконец останавливалась, то выглядела такой счастливой! Я знала, что ей это нравится, когда у нее получалось, она просто светилась от восторга!"
Хэлен замолчала, подбирая слова, чтобы описать личность, которая была слишком уникальной, чтобы описать ее словами. Икона, перед которой преклонялись люди, на самом деле была сложной и очень человечной женщиной, которую знала Хэлен.
"Как ее только не называли: одаренным ребенком в шесть, потрясающим композитором в двадцать, а в тридцать ее называли маэстро. Некоторые из этих слов есть в этих статьях. Некоторые называли ее высокомерной, заносчивой, эгоистичной перфекционисткой. Все это правда, но для близких она была не только такой! Чего бы она ни требовала от других, от себя она этого требовала вдвойне. Она всю себя отдавала своему делу, и требовала этого от других. Она была силой, которая двигала всеми нами, и взамен она давала нам нереальную красоту. Мы могли примириться с ее темпераментом и заносчивостью. Она никогда не была жестокой или злой, просто она была слишком предана своей музыке. Она была светом наших жизней!"
Анна сидела тихо, пытаясь представить Грэм такой, ей бы хотелось знать ее тогда. Когда она думала о страдающей женщине, которая и слышать не хотела о мире, в которым когда-то была хозяйкой, сердце Анны сжималось. Где теперь был этот властный виртуоз?
"Что с ней случилось, Хэлен?"
"Авария все изменила", – сказала Хэлен безапелляционным тоном, словно предупреждая Анну отказаться от дальнейших вопросов.
"Хэлен," – осторожно начала Анна, – "я слышала, как Грэм играла сегодня, это так красиво! Почему она больше не выступает?"
Хэлен потрясла головой. – "Она больше ни для кого не будет играть. Не играла со времен аварии. Она несколько месяцев провела в больнице. Когда ее наконец выписали, она сразу же приехала в Ярдли. С тех пор она живет здесь. Тогда ее отец был еще жив, это было больше десяти лет назад. Он жил в своем основном доме в Филадельфии, а я приезжала сюда к Грэм. Он тоже приезжал, но ему было трудно видеть, как она изменилась. Сначала ей звонили друзья и важные люди из мира музыки, но она не хотела их видеть. Несколько месяцев она почти не разговаривала и не выходила из комнаты. Потом начала понемногу выходить, в основном по ночам. Она не разрешала ей помогать. Она всегда была такой упрямой, даже в детстве!" – Хэлен улыбнулась своим воспоминаниям. – "У меня сердце разрывалось от ее страданий. Иногда она падала, а я даже не могла подбежать к ней и помочь. Но я знаю, что ей было бы еще больнее, если бы она знала, что я это вижу".
Анне было физически больно представлять страдания Грэм или важность ее потери. Но также ей было трудно понять, как такая упрямая и независимая женщина могла так просто сдаться.
"Но Хэлен, она все еще такая сильная. Что с ней случилось?!"
"В первый год она вообще не подходила к фортепиано, и я очень волновалась за ее психическое здоровье. Я никогда не видела Грэм без музыки! Когда она наконец снова начала играть, я думала, все будет хорошо. Но музыка была такой грустной! Но мне все равно, я просто рада, что она вообще играет".
"Это бессмысленно! Она прекрасно справляется, и ей почти не нужна помощь!"
Хэлен выглядела встревоженной. – "О нет, дорогая, это не из-за травм. Если бы было так. В аварии Грэм потеряла нечто большее, чем зрение. Она ни такта не написала с тех пора, как вернулась из больницы. Будто бы той ночью музыка ее покинула, после того, как она и так столько потеряла!"
"Но что?" – растерянно просила Анна.
Хэлен внезапно замолчала, собирая вещи. – "Боюсь, я слишком далеко зашла. Наверное, кажусь тебе старой глупой женщиной".
"О, Хэлен, я понимаю. Тебе должно быть было так тяжело все эти годы!"
Хэлен улыбнулась. – "Все, чего я хотела, чтобы Грэм была дома жива. Если бы только я снова могла увидеть ее счастливой! Если бы ты только видела ее такой совершенной, полной жизни! Она очень любила музыку, а мир любил ее! На ее концертах всегда были аншлаги! Люди часами стояли, чтобы услышать, как она играет. Она была похожа на молодого льва – сильная и гордая!"
"Она все еще такая," – мягко сказала Анна. – "Я слышала, как она играет. И ее музыка – одна из самых сильных вещей, из всех, что мне приходилось чувствовать".
Хэлен странно посмотрела на Анну. – "Значит, ты это чувствуешь?"
"Да!" – воскликнула Анна. – "В ее руках столько страсти, в ее голосе, даже в ее прекрасных глазах!"
