Наши тонкие струны - Крис Таллик
– Теперь все будет хорошо, – уверяет Крис. – Мы соберем группу. Точка для репетиций уже есть, прямо в институте. Там у них микрофоны хорошие, я видела. Наверно, Бессонов сам выбирал. И микшерный пульт с обработками. Дома такое не поставишь, никаких денег не хватит.
Маша кивает. Она во все глаза смотрит вокруг. Она ведь совсем недавно в этом городе. Ей все интересно.
– Запишем на халяву несколько песен, выложим на все платформы, – это Крис развивает мысль. – Что-то да и зайдет.
– Реклама нужна, – рассеянно говорит Маша.
– Твой голос – это и есть реклама. Стоит кому-то услышать, и все, он подписчик.
– Да ладно тебе.
– Забьемся на сто рублей?
Она включает четырехканальный рекордер в телефоне. Теперь можно писать голос поверх минусовки. Как караоке, только интереснее.
Текст лежит в кармане у Крис. Она его распечатала заранее крупными буквами: в телефон-то уже не посмотришь.
Песня довольно простая. Это лирическая баллада под гитару и еле слышную петлю из fruity loops. Пару раз послушать – и можно петь.
Тем временем кабина колеса обозрения добирается до самого верха. И как будто зависает там – или это только кажется?
Маша слушает музыку в наушниках. Про себя повторяет ритм.
Записывать голос надо так, чтобы звук из динамиков не лез в микрофон. Поэтому она не вынимает эйрподсы из ушей. Просто опускает масочку и начинает тихо петь, глядя в текст. В стеклянном шаре больше ничего не слышно, кроме ее голоса.
Что-то может случиться: я чувствую это
в робком шепоте листьев, в запахе ветра,
в электрической искре, пробежавшей по нервам
от случайного взгляда.
Дальше – второй куплет, а за ним следует гитарный проигрыш, и гитара там играет немного вперед, – так и задумано, – и можно перевести дыхание. Или (что еще лучше) остановить запись. Потому что текст еще не дописан. Крис уже знает, про что там будет: про то, что очень тяжело быть чужими на этой земле, даже если сейчас вокруг – бескрайнее небо и облака, и хрустальные башни сияют на горизонте. Все это не навсегда. Стеклянная кабинка неуклонно движется вниз.
– Дай наушники послушать, – просит Крис.
У самой земли кабинка опять замедляется и они выходят. Проходит еще пара минут, по окончании которых Крис вынимает эйрподсы из ушей и медленно прячет в футляр. И говорит:
– У нас будет самая лучшая группа во Вселенной.
011. ВИА «Молодость»
Филипп Филиппович в белой подростковой толстовке выглядит странно. Но ему самому так не кажется. Длинные редеющие волосы он зачесывает назад. При этом очки на его носу можно оценить примерно в половину средней зарплаты по Петербургу. Другая половина ушла на его кожаные кеды.
Филипп Филиппович развернул стул и угнездился на нем, положив руки на спинку. Он с удовольствием встал бы за дирижерский пульт. Но репетиционная точка в подвале, и сводчатые потолки здесь довольно низкие. Чего доброго, можно и голову расшибить.
Перед ним стоят навытяжку четверо парней. У одного на шее висит аккордеон «Вельтмайстер» лягушачьего цвета.
Девчонки стоят в сторонке. Их тоже четверо. Пятая сидит на табуретке. С независимым видом и с ярко-рыжей гитарой.
Это – ВИА «Молодость» в полном составе.
– Ну что, лодыри-тунеядцы-бездельники, – похоже, Фил Филиппыч опять ссылается на замшелые мемы из прошлого века. – Повторяем, только уже без лажи. Не забывайте про акценты. Что я вам говорил? Бодрые песни надо петь бодрее. Веселые – веселее.
Он жмет иконку на своем планшете и включает запись. Фонограмма преспокойно передается по bluetooth на колонки. Даже провода втыкать не нужно.
Звучит самый настоящий эстрадно-симфонический оркестр – что-то такое из семидесятых, с перегруженной духовой секцией и картонными барабанами. Воодушевляющая музыка.
Неба утреннего стяг!
В жизни важен первый шаг!
Парни и девушки старательно поют. Даже аккордеонист пробегает пальцами по клавишам и кнопкам: и вновь продолжается бой, тарарарарам! Крис отрешенно грызет медиатор. Ее соло будет позже.
– Ну что это такое, – Фил жмет на кнопку, и оркестр затыкается. – Петь надо с выражением! С настроением! Кристина, вынь гадость изо рта! И кто опять спел «в жизни важен первый фак»? А, парни? У кого тут бас-баритон с просадкой на верхах? Думаете, вы одинаково хреново поете, так я вас не различаю? Да я десять лет хормейстером работал! И все время одно и то же. В каждом потоке какой-нибудь клоун да отыщется!
Певцы тихонько ржут и перемигиваются с певицами. Фил грозит им кулаком.
– Одно для них важно, – кипятится он. – Что на уме, то и на языке… Ну-ка, еще раз с первой цифры!
Фонограмму запускают опять. Артисты напряженно вживаются в образ. Филипп дирижирует сидя.
Еще пара попыток – и он успокаивается. Вокальная группа звучит не так уж и плохо, а внезапное соло на гитаре (ламповый овердрайв с квакушкой) врезается в звуковую ткань, как бензопила в фанеру. Когда же фанера смолкает, аккордеон вдруг продолжает играть еще с десяток тактов что-то такое отвлеченно французское на три четверти, постепенно затихая, как бы удаляясь. И прямолинейный хит из прошлого приобретает целую кучу новых смыслов.
– Ну ладно, сегодня уже получше, получше, – Фил меняет гнев на милость. – Крис вообще молодец. Если дальше так пойдет, то и комиссия нам это дело утвердит. Завтра разучиваем ваше любимое – «Вдоль по Питерской». Через две недели сделаем контрольный прогон, на учебной сцене. Кстати, для нашего гармониста я заказал красную рубаху. Серега, слышал? Красное с зеленым – сочетание «вырви глаз». Еще картуз тебе закажем, как у Есенина! Будешь первый парень на деревне!
Серега глупо кивает. Первый парень давно вздыхает по Крис, у которой он не первый… и на всякий случай он помалкивает. Рыженькая гитаристка на него не смотрит, и на новую рубаху надежды мало, равно как и на картуз. Знать бы еще, что это такое.
– Можно, я как обычно приду? – спрашивает Маша Талашева.
– Можно. Ты же у нас все равно отвернуться норовишь… Маскируешься… Ах, да, девчонки, главное-то забыл. На той неделе пойдем с вами в театральную мастерскую. Будем шить вам платья. Белые, шелковые, с блестками, цены немалой. И не вздыхайте так. Еще меня благодарить будете.
– Шелковые? –
