Горький вкус любви - Аддония Сулейман

Надо было возвращаться домой. Всякие мысли о новой рубашке испарились.

Яхья появился с опозданием почти на час. Он припарковался в нескольких метрах от дерева, под которым я ждал его, и вышел из машины. На нем была его любимая облегающая тело футболка с логотипом местной футбольной команды, в руке он держал банку из-под «пепси-колы».

Яхью знала вся округа, потому что он повсюду разъезжал на своем велосипеде. Жил он на деньги, оставленные ему в наследство отцом, одним из богатейших жителей нашего района. В подростковом возрасте он хвастался, будто все ребята в мире восхищаются его мускулатурой. В нашей школе он был единственным, кто серьезно занимался тяжелой атлетикой, ради нее он готов был каждый день по часу ехать на велосипеде через пробки, чтобы добраться до спортивного клуба, в котором имелись необходимые снаряды.

— Извини, что я так поздно, — сказал он своим хрипловатым голосом. — Укладывал вещи.

— Да ничего, — сказал я, выхватывая из его руки банку из-под «пепси». — Ну что, готов к поездке?

— Ага, — ответил он. — Хани и его семья тоже в этом году поедут отдыхать в Абху, так что мы с ним встретимся там, но я и без него сумею хорошо провести время.

Хани был нашим приятелем-саудовцем, который, как и Яхья, уже давно не ходил в школу. Он работал в экспортно-импортной фирме своего отца. Яхья бросил школу в восемь лет — он считал, что не было никакого смысла продолжать учиться, ведь иностранцам не разрешается поступать в университет.

— А когда вы с Хани возвращаетесь? — поинтересовался я.

— В середине сентября.

В этот момент в вилле напротив распахнулась дверь, и оттуда вышел местный дурачок — Мухаммед Аль Хиранья — в коротком тобе, с гутрой, перекинутой через согнутую в локте руку. Он остановился, глядя на нас немигающим взглядом. Рассеянно расправив гутру на голове, он начал громко декламировать суру из Корана. Его голова моталась из стороны в сторону, но глаза не отрывались от нас с Яхьей.

— Мы тебе не Мекка, что уставился! — заорал на него Яхья.

Противный старикан прочитал ту же суру второй раз, всё так же уставившись на нас.

Только закончив декламацию, он закрыл за собой дверь и пошел по улице — шаркая ногами, сложив руки за спиной и время от времени оборачиваясь, чтобы пронзить нас безумным взглядом.

«Дворец наслаждений» когда-то на самом деле был дворцом короля Сауда ибн Абдель Азиза. Но примерно сорок лет тому назад короля свергли в результате переворота его же родственники при поддержке религиозных деятелей.

От нашей улицы до дворца было всего несколько минут езды. Огромное заброшенное здание королевской резиденции разрушалось день ото дня. Мы с Яхьей свернули с Аль-Нузлы и переулками добрались до пустынного бульвара, который вел к королевскому дворцу.

Я сидел на переднем сиденье и издалека увидел массивные башни, ничуть не уступавшие по высоте окрестным мечетям. Но величие дворца — лишь иллюзия. При свете дня было видно, что позолота уже почти вся облезла с его стен.

Мы знали, что власти и религиозная полиция стараются избегать «Дворца наслаждений» из-за дурной славы короля Сауда, любившего алкоголь и женщин. Его бывшая резиденция считалась таким дурным местом, что мы могли спокойно бродить по залам, пить духи и нюхать клей, не боясь, что нас поймает полиция. Когда мы остановились на улочке позади дворца, нас уже ждал Аль Ямани, наш саудовский друг, который жил на улице Мекки.

Мы поздоровались с ним, потом Яхья воскликнул:

— Вы не представляете, кого я видел сегодня! Зиба Аль-Арда! Он стоял перед мечетью вместе с членами мутаввы.[10] Он был одет точно как они. О Аллах, он даже отрастил бороду. Как такое могло случиться? Ведь это же Зиб Аль-Ард! Наш друг. Я готов убить того, из-за кого он так изменился.

Я прошел справить нужду к провалу в дворцовой стене, закрытому листом оцинкованного железа. Моя моча звонко ударялась о металл, и во все стороны летели брызги.

По дороге обратно у меня внезапно сжалось сердце. Я упал на колени. Меня вытошнило, но поскольку я не ел весь день, рвота состояла только из душистой жидкости. В животе урчало, я стал медленно и глубоко дышать. Недомогание сейчас так не кстати. Этот вечер я хотел провести с друзьями, потому что скоро они разъедутся, и до конца лета я останусь один.

— Ты в порядке? — спросил Яхья, глядя на меня с тревогой. — Бросай ты пить эти духи, — сказал он.

— У кого из нас нет дурных привычек? — задал я риторический вопрос, глядя ему прямо в глаза.

Он потер руки, будто вспомнил что-то интересное. Стоя спиной к Аль Ямани, он достал бумажник и вытащил из него маленький фотоснимок. На нем был запечатлен светлокожий мальчик с гладким лицом и ласковой улыбкой.

— Откуда он? — спросил я приятеля.

— Не знаю, — пожал он плечами с напускным равнодушием.

— Как это не знаешь?

— Его семья только что поселилась на нашей улице, и он не говорит по-арабски.

— Тогда как ты общаешься с ним?

— Арабский — это язык ислама. Но никто не говорил, что это еще и язык любви! — хохотнул Яхья.

Он обернулся к Аль Ямани и сказал:

— Ну, давай, расскажи нам, что могло произойти с Зибом Аль-Ардом. Ты знаешь его лучше нас.

Между затяжками сигаретой Аль Ямани стал объяснять нам:

— Его изменили беседы со слепым имамом и Басилем.

— Кто такой Басиль?

— Поводырь имама.

Я перебил Аль Ямани:

— Да, я видел его несколько раз с имамом на улице. Но он не из нашего района, кажется?

— Нет, он из Харентины. Кстати, там он был хулиганом, баловался наркотиками, гонял на мотоциклах. Но все знали, что его главная слабость — это симпатичные мальчики и что он не упускает случая побаловаться. Только однажды он попал на своем мотоцикле в серьезную аварию, и мальчик, сидящий позади него, чуть не погиб.

— Что за мальчик? — спросил Яхья.

Он положил руку мне на плечо и прислонился ко мне, как к стене. Я не любил, когда он так делал.

— Не волнуйся ты так, — хмыкнул Аль Ямани, — осталось еще множество мальчиков, с которыми Басиль не успел переспать.

Яхья лукаво взглянул на меня и сказал:

— Ну да, кое-кто еще остался. Но это только вопрос времени.

Аль Ямани продолжал:

— В общем, когда Басиль вышел из больницы, то решил сходить в мечеть, прочитать благодарственную молитву Аллаху. В тот день в мечети приглашенным гостем был наш слепой имам. Он так живо описывал ад, как будто сам побывал там, и на Басиля это произвело такое впечатление, что он отбросил всё свое прошлое, включая друзей, любовников и даже родственников, и посвятил себя исключительно имаму и Аллаху. В каком-то смысле он пытается искупить свои грехи, а поскольку грехов было много, ему приходится торопиться. — Аль Ямани прервал рассказ, чтобы сделать очередную затяжку. — Как я понимаю, Басиль сейчас думает только о том, чтобы совершить как можно больше добрых дел. Например, завербовать бывшего хулигана в мутавву или послать кого-нибудь в Афганистан.

— Как же ему удалось изменить Зиба Аль-Арда? — спросил Яхья.

— Ну, точно я не знаю, — ответил Аль Ямани, — но должно быть, это случилось во время поминальной службы по его брату.

— Халид погиб? — хором воскликнули мы с Яхьей.

— Да. Погиб мученической смертью несколько месяцев назад во время тяжелого боя между коммунистами и моджахедами, который закончился выводом советских войск из Афганистана. Известие о гибели Халида пришло совсем недавно. Когда Басиль во время службы говорил о своем брате, невозможно было удержаться от слез. Плакали все. Басиль сочинил стихи в честь мученика Халида, — рассказывал Аль Ямани. — В них он описывал, что ожидает мучеников на небесах, и пока читал эти стихи, всё время многозначительно смотрел на Зиба Аль-Арда, словно хотел, чтобы тот завидовал его брату — и, похоже, Зиб Аль-Ард в самом деле завидовал. Через несколько дней он появился в униформе местной мутаввы — в гутре без шнура и с тобом выше щиколоток. И начал вести себя соответственно. Выбросил все свои кассеты, порнографические журналы и фильмы. Даже разбил телевизор и уничтожил фотоальбомы. «Фотографии запрещены, — сказал он, — потому что ангелы не войдут в дом, где есть изображения людей. А все, кто делает фотоснимки, в Судный день предстанут перед Аллахом, и Он потребует, чтобы они вдохнули жизнь в то, что сотворили». Только Аллах может творить, так сказал Зиб Аль-Ард.