Ржавчина - Виктория Юрьевна Побединская
«Прости, точно»
В конце концов, мы находим тут самую нить разговора, за которой тянется целый клубок. Эрик рассказывает, что играет в баскетбол. Жалуется, как ему не повезло с соседом по комнате, на что я говорю: меня заставили жить с братом, который ничего и никогда за собой не убирает, раскидывает вещи где попало, кофейные кружки по всем горизонтальным поверхностям, оставляя на них нестираемые круги, и ложится спать не раньше двух ночи. Но Эрик все равно побеждает в нашем шуточном поединке, кому не повезло больше, говоря, что его сосед вечно ко всем цепляется, специально обращается к нему «бро», хотя они терпеть друг друга не могут, и выходит из ванной без полотенца. Над последним пунктом я откровенно смеюсь в голос, закрываю ладонью глаза и, сдавшись, отдаю Эрику победу. За моральные страдания.
«Надеюсь, вы подружитесь. Или он найдет кого-то, и тогда ему станет не до тебя».
– Знала бы ты, как я на это надеюсь, – бурчит Эрик, допивая уже остывший кофе, и выбрасывает стакан в урну.
«А ты? – спрашиваю я. – Уже нашел девушку? Или пока никто не приглянулся?»
– Не до этого как-то, – тушуясь, отвечает Эрик. Хотя я всегда замечала, что он не очень уверен в себе. Даже после нашего «случайного» поцелуя не стал давить, давая мне выбор. Выбор, который я сделала не в его пользу. За что и поплатилась.
«Ты хороший парень, Эрик. Ты добрый и милый».
– Обычно после этого добавляют какое-то весомое но… – кривится он. – Вроде «Ты хороший парень, но… мне нужен плохой».
– Нет никаких но, – улыбаюсь я, уже произнося вслух. – Ведь ты умный, начитанный, воспитанный.
– Прекрати, – смеется он. – Лучше расскажи… Постой, да ты ведь говоришь!
Я пожимаю плечами.
– Как видишь! Стрессовая терапия. – Пару месяцев назад я бы обязательно разрыдалась на этом моменте. Но все слезы давно выплаканы. Поэтому просто сижу, слушая, как шелестит над головой листьями дуб, и впитываю улыбки прохожих. Чтобы хоть ими согреться.
– Но ты не выглядишь счастливой. Почему?
Мне бы ответить: «Потому что не чувствую себя таковой», вот только с кончиков пальцев срывается: «Знаю. В общем… я теперь всегда такая».
И Эрик считывает подтекст очень точно.
– Снова твой придурок? – выдыхает он раздраженно, и это так мило, а потом спрашивает: – Угадал?
«Не сложилось, – зачем-то оправдываюсь я, в этот момент только и делая, что ругая себя. Потому что наверняка так взрослые люди не поступают. Они не живут глупой мечтой. Не страдают по придуманным отношениям и не гонят нормальных парней. Тех, кто действительно заслуживает право быть с ними рядом. – Так бывает. В конце концов, мало кто находит настоящую любовь в восемнадцать. Разве не для этого нужна юность – делать ошибки?».
– Не представляешь, как мне хочется начистить ему морду.
Я улыбаюсь. Вряд ли теперь это возможно. Я до сих пор не знаю, где Август и что с ним. Да и Эрик не осмелится. Но это приятно. Ощущать, что кто-то тебя защищает, —понимаю я, только сейчас осознав, что мы сидим слишком близко. Если повернуться, ничто не помешает Эрику меня поцеловать, и я совсем не уверена, что хочу этого. Но все равно не отклоняюсь и не отодвигаюсь дальше.
– Все будет нормально, – говорит он, обнимая меня одной рукой и притягивая к себе ближе. Его куртка греет, и я позволяю себе расслабиться, опустив голову ему на плечо. – Просто знай, что он потерял больше, чем ты. Ты сможешь двигаться дальше. А теперь так вообще…
Когда-то мы точно так же сидели с Августом. Он брал мою ладонь в свою и медленно водил по ней пальцами, а я почему-то краснела. Как будто это было самой распутной вещью в мире. Сейчас Эрик делает также. Только мне все равно. Я лишь хмыкаю. А потом перехожу на жесты:
«Это не так просто. И уж точно понадобиться гораздо больше времени, чем кажется. Представь, что внутри меня был лес. А он… он просто сжёг все в пепел. И там теперь так пусто, что на то, чтобы вырастить что-то новое, уйдут многие месяцы».
Эрик тяжело вздыхает, и почему-то мне кажется, будто скажет сейчас снова что-то поддерживающее и доброе. Но он наклоняется и медленно целует. Будто шагает на свежий лёд, похрустывающий под ногами. Один неверный шаг, и провалится в холодную воду. Ни фейерверков тебе, ни бабочек. Сплошная боль. Мы можем говорить словами. Можем руками. Но сейчас за нас говорят губы. «Я не смогу ответить тебе взаимностью». «Я этого и не прошу».
Его движения мягкие и осторожные. Он касается меня едва-едва, и я не отказываюсь от поцелуя, но и не углубляю его. Я не люблю Эрика. Он не любит меня, точно зная, что не имеет шансов. Это стало ясно еще тогда, в день, когда Август проиграл его команде. Но мы не останавливаемся. Это не поцелуй – начало, не поцелуй – конец. Это что-то незримое между нами, людьми абсолютно точно знающими, что «им» никогда не быть.
Нас прерывает группа туристов, решивших сфотографироваться на нашем месте. Эрик медленно отстраняется и откашливается в кулак. Я опускаю взгляд. Теперь между нами висит еще и неловкость.
– Мы уже уходим, – поднимается он, протягивая руку.
«Помада» – показываю я на след на его губах.
– Ой, – улыбнувшись и вытирая тыльной стороной ладони рот, произносит он. И мы застываем друг напротив друга. – Все нормально?
«Прости. Глупо вышло…»
И он отвечает тоже амсленом: «Не бери в голову».
Глава 9. Август
Кампус отгремел праздниками, и все разошлись по комнатам. В нашей тихо – Эрика где-то носит. Натянув толстовку, подхватываю мяч и иду прямиком на площадку. С тех пор, как я переехал сюда, тренируюсь каждый день. Обычно ночью, когда никто не смотрит – так проще избавляться от мыслей. К тому же это единственный доступный мне с тринадцати лет способ, не приводящий к разрушению. А дел всегда полно: довести до автоматизма бросок в развороте, из-за линии, с боковых, с центра. Приседания с амортизатором над головой, миллион связок на мобильность ног, прыжки и приземления. Я повторяю одни и те же базовые элементы десятки, сотни, тысячи раз. И в какой-то момент они становятся рутиной. А мысли уходят.
Вот только сегодня на площадке я натыкаюсь на Фрайзера. Он сидит на трибуне, прислонившись спиной к лавке, в его руках зажженная сигарета, которая догорает вхолостую. Взгляд устремлен куда-то в сторону, словно он задумался о чем-то и забыл,
