Ржавчина - Виктория Юрьевна Побединская
– Готов, – отвечаю я быстрее, чем успеваю осознать.
– Тогда жду послезавтра. Теперь у тебя тренировки и по выходным.
И когда он спрашивает, какой я хочу себе номер, неожиданно для себя прошу:
– Можно тринадцатый?
***
– Мэйсон Патриотс, охренеть, – в третий раз восклицает Сол, пока я рассказываю, как устроился. Я приехал на выходные домой и попросил его мотнуться со мной в город за новыми кроссовками. Это, наверное, единственная часть моего гардероба, на которой я не могу экономить. Потому что ноги – все равно, что мои крылья, и если эта команда позволит хоть куда-то вырваться, то, значит, хорошая обувь – первая инвестиция в будущее, которой я не могу пренебречь.
– Как там Ив? – спрашиваю, запрещая себе додумывать, заканчивать мысль, что вьется красной ниткой дальше.
– Не пишет, – отвечает он, тут же объясняя: – Шестьдесят кусков в год. Самый дорогой колледж в штатах. Чего ты ждал?
Сол тараторит что-то ещё, но я его больше не слышу. Сквозь витрину магазина, в котором мы находимся, взгляд выхватывает из толпы знакомую черноволосую макушку на руках у незнакомой женщины. На вид ей не меньше пятидесяти. Судя по всему, няня.
– Подожди меня здесь, – прошу я. – Сейчас вернусь.
Женщина ставит Ноэля на пол небольшой детской площадки в торговом центре между аутлетами, а сама садится неподалеку, доставая книжку. Я подхожу ближе.
– Эй, – протягиваю руки, и Ноэль радостно бежит ко мне. Бежит так уверенно, что я даже теряюсь. – Да ты совсем вырос, слюнявый генератор. – Женщина тут же подскакивает, и я поясняю: – Мы родственники.
Но ее беспокойство тут же пропадает, когда она видит, как малыш тянется ко мне навстречу. Как же я, оказывается, по нему скучал. Я поднимаю его на руки, пару раз подбрасывая, от чего он заливается смехом. Больше всего на свете я боялся, что забудет, ведь он у нас пацан с понятиями. Но, зря. Он помнит. И когда прижимается ко мне, обнимая за шею, приходится крепко зажмуриться, запрокинув голову, чтобы к чертям собачьим не разрыдаться.
Я целую его в макушку, вдыхая родной запах. Столько раз, приходя домой вымотанным и уставшим, едва лишь услышав детский плач, я раздражался и мечтал, чтобы его никогда не было. Чтобы он не родился, а мне не приходилось ночами не спать, раз за разом его укачивая. А теперь он сжимает мой палец своей мелкой рукой и этим крошечным жестом просто выбивает из моей груди весь воздух.
Мы стоим так какое-то время, пока я не замечаю, что Тобиас издалека молча за нами наблюдает. Осторожно опустив ребенка на землю, делаю шаг назад, словно показывая, что не собираюсь ругаться. В конце концов, пока Ноэль официально не член их семьи, мой запрет на него не распространяется.
– Я уже ухожу, – говорю, отступая. Но когда разворачиваюсь, слышу за спиной:
– Почему он меня так не принимает?
Почему? Я останавливаюсь, качая головой. Может, потому, что я, а не ты, часами носил его на руках ночами? Или потому что я, а не ты, был с ним, когда он впервые улыбнулся, встал, пополз, попал ложкой в рот, а не в глаз, как обычно бывало? Я даже не сдерживаю того, как злорадно улыбаюсь.
– Просто скажи, что мне сделать? – выкрикивает Тобиас. И в голове его слышно столько усталости и отчаянья, что я невольно замираю. – Каждый раз, когда я приближаюсь слишком близко, он начинает орать как пожарная сирена.
Потому что не любит чужих. Мужчин особенно. Даже Сет так и не вошел в его круг доверия, хотя появлялся в нашем доме достаточно часто.
Я выдыхаю, потому что хочу придумать что-нибудь остроумное, что-то острое, как нож. Чтобы одной фразой заткнуть этого придурка Тобиаса, но глядя, как доверчиво смотрит Ноэль прямиком мне в глаза, выдаю:
– Попробуй протянуть ему «кулачок».
Глава 8. Анна
Перед Хэллоуином я возвращаюсь домой. Не хочу участвовать в том, что будет твориться в университете и кампусе, к тому же, внутренне чувствую, нам с Тобиасом и Джули требуется побыть отдельно друг от друга. Градус отношений уже накален настолько, что еще немного и рванет, а скандалы никогда к хорошему не приводили.
«Вчера чуть не померла со скуки. Всю ночь почти читала об известных мира сего, оказавших влияние на Рембрандта, – читаю я сообщение от Иви, пришедшее поздней ночью. – Адам весь вечер обсуждал со своими друзьями-художниками, что подвешенная туша быка на картине – гениальное полотно, напоминающее о бренности бытия и неизбежности смерти. Ты не понимаешь, какой, цитирую «сакрально-дидактический смысл в ней скрыт». Удавиться можно».
«Зато у него глаза красивые», – добавив в конце смайл, отправляю я сообщение. Ее новый – типичный скандинав. Высокий блондин с очами, как воды озера Меларен. Я видела фото. Парень работает на Бродвее. Постановщиком. Иви наврала ему, что учится на последнем курсе литературного. «Такой, как он, не стал бы связываться с малолеткой», – примерно так звучал ее аргумент.
«Ты не поверишь, но эти люди за пивом обсуждают демократию на Ближнем востоке, но знаешь что, Ан? Почти все не имеют ни малейшего понятия о том, что говорят. Для них смысл жизни в том, чтобы создавать ценность собственному мнению, заворачивая его в высокопарные мысли, и чем больше псевдофилософии в них будет, тем лучше».
«Сочувствую, – отвечаю я. – Но ты ж сама мечтала оказаться среди богемы. Привыкай!» – и убираю телефон.
Домой я добираюсь поздно, ужинаю с мамой и Майклом. Меня никто не спрашивает о том, нравится ли мне Чапел-Хилл или какие я выбрала предметы. О Джули и ребенке мы не говорим тоже. Словно, пока молчим, и проблем не существует. Вымыв посуду, я поднимаюсь наверх и тут же заваливаюсь спать. Все здесь напоминает о прошлом. Шум за окном, запах, плакаты на стенах. Мне снова семнадцать. Мне снится, что я в «Вудсайд Хай», а на улице весна. Потому что только весной атмосфера в школе становится по-особенному воздушной. Даже учителя расслабляются, вместо занятий предпочитая болтать о чем-то отстраненном или включать фильмы.
«До встречи в пятницу, – прощается мисс Остин. Она снова надела любимый костюм в клетку и шелковую блузу с завязкой-бантом. – Все свободны. Можете идти».
На то, чтобы покидать вещи в сумку, уходит не больше десяти секунд. Но даже они кажутся бесконечными, потому что мне не терпится. Не терпится его увидеть.
Я выбегаю в коридор, огибая прямоугольный поворот, и
