Музыка льда. Осколки - Анна Беляева
Но сегодня для них аналог тренировки. Поэтому на этот раз решено пробовать тройной аксель для Яночки. И в этом тренировочном режиме кроется своя опасность: отсутствие хорошего адреналина и телесной памяти стартовой собранности. Слишком легко — это тоже нелегко. Мозг обманывается возможностью второй попытки. А ее-то как раз и не будет. Сейчас важно найти интонацию для ребенка, которая настроит правильно: спокойно, но собранно.
У Мишки в этой тишине и пустоте свои надежды. Он надеется наконец поймать за руку уклончивую тень поддержки этого сезона. Как никогда в этом году стало понятно, что спорт и война очень похожи. И людей раскрывают одинаково: кто друг, кто враг, кто с тобой, а кто — против. И тех, кто всегда только за себя раскрыл. В чем-то новое узнавание огорчило, а в чем-то порадовало. Однако, у них пока окопные бои, так что оставалось лишь ждать.
Поэтому, даже заметив ту, с кем жаждет задушевной беседы уже две недели, Григорьев остаётся со своими. Снова и снова оценивая силы Яны здесь и сейчас. Он не сомневается, что у девушки все должно получиться, но не знает, получится ли. Все неправильно и необычно, а это выбивает. По ребенку уже видно, что особенности очередного старта, помноженные на попытку нового элемента, создают разбалансировку системы. Перед стартом ее заметно внутренне болтает, что неминуемо скажется на координации.
Виктория о чем-то шепчется со спортсменкой. Слова вторичны. Скорее всего тренер просто напоминает основные огрехи и просит обращать на это внимание в прокате. Важна сама близость, возможность утонуть в уверенности взрослого и вынырнуть полностью омытым этой энергией, обновленным, сильным. Яночка кивает. Кивает. Что-то отвечает и снова кивает. У них с Викой всегда так. Одна говорит, вторая кивает. С Машей иначе, так что-нибудь всегда комментирует. Радой тоже было не так, девочка словно замирала, окутанная словами тренера, проваливалась в обвивающую сеть слов и голоса. Милка. Милке слова были не нужны. И они просто стояли с Викой, держась за руки, дыша в унисон, глядя друг другу в глаза.
За годы работы научаешься понимать, кому и какая поддержка нужна. Одним беседы, другим — взять за руку или обнять. Кого-то лучше оставить в покое. И лишь изредка попадаются "терра инкогнито", которые, кажется, не могут сами понять и дать тренерам почувствовать, чего же им не хватает. Иногда понимаешь. Но уже поздно и все сложившееся необратимо. Алю вот поняли поздно, а Вика, кажется, и сейчас не поняла.
Нежная музыка. Нежное платье. Нежная девочка на льду. Длинный заход и почти удачное приземление с побежденного акселя. "С почином, малышка!", — выдыхает Михаил. Она сделала свой первый тройной аксель на старте. Она умница. Они все — большущие молодцы. И те, кто учились, и те, кто учили.
И внутренне на сегодня — все! Обязательная часть закончена. Впереди только произвольная программа. В жизни тоже есть обязательная и произвольная программы. Когда это усваиваешь, становится проще.
****
— Ну, привет, гопота сибирская! — кладет руку на плечо молодой женщине в сером Григорьев.
Она даже не вздрагивает от неожиданности. Миша ещё помнит, когда от любого прикосновения эти плечи напрягались. И только поняв, кто положил ладонь, девушка расслаблялась. Или не расслаблялась. Теперь ей проще, сама она стала проще в контакте и общении. Да и повзрослела, часть защит, так необходимых ребенку, особенно слишком рано познавшему славу и боль, стали не нужны.
— Здравствуй, Медведь, — голос как солнцем напитан улыбкой.
Ну, и какой ещё двадцатилетней соплячке он бы позволил себя так назвать? Только этой — светлоглазой, которую он с удивлением и радостью разглядел на записях редких камер наблюдения, когда искал, кого же благодарить за швейную подработку. Вот в ком Михаил не сомневался и не ошибся, как показало время, несмотря на все сложные вывихи судьбы, создававшие иллюзии ошибки и предательства. Эта девочка была его и за него. За них.
Михаил садится напротив и смотрит в ещё такое юное лицо. Они не виделись больше двух лет. Редкие сообщения. Ее поздравления с днями рождения. Его ответные — с Новым Годом.
Широченное серое пальто, в котором она почти тонет. Мужчина не знает, модно ли это сейчас, но его веселит промелькнувший при движении цветочный подклад. Она умела в троллинг и раньше. Он почему-то убежден, что этот мелкий рисунок, так напоминавший победное платье чемпионки — ее ирония над судьбоносными событиями собственной жизни. Она спрятала прошлое, но сохранила его, даже в этом наряде.
— Как ты живёшь, девочка? — нежно спрашивает Миша.
— Как ты учил: просто и без надрыва, — улыбается ему в ответ блондинка.
— Видел твоих девчоночек на льду. Красавицы. Вот уж не думал, что ты пойдешь тренировать, — чуть покачивает головой мужчина.
Она снова едва улыбается. Одними губами:
— Я вообще не думала, что захочу к катку подходить, когда закончу. Но оказалось, что я всё-таки люблю этот проклятущий лёд. Больше всего остального.
Они болтают о пустяках. О важном тоже, но не о том, из-за чего он подсел сегодня к ней. И наконец Григорьев говорит:
— Я тебе благодарен за помощь на прошлом этапе, но вопрос вопросов: ты же знала, могла сказать, написать мне, позвонить? Что за партизанщина, девочка?
И после этого вопроса он снова увидел его: взгляд-стену. Взгляд-отпор. Взгляд-дубину. Взгляд — "не влезай, убьет!". С этим взглядом она перла на паркинге "Сапфирового" на парней, с которыми сцепилась неизвестно из-за чего. Именно после того, как Григорьев разогнал несостоявшуюся драку, он и обозвал свою ученицу "гопотой". Так смотрела она на Вику последний год совместной работы, буквально запрещая одним взглядом той подходить хоть на шаг ближе, прикасаться, искать контакт.
Такой внешне холодной, но внутри нежной, словно маленький ребенок, Виктории бло невероятно тяжело общаться с отстраняющимся от нее спортсменом, не дающим возможности держать свое сердце и управлять им. Они обе измучились. Одна в попытках сближения. Вторая — в желани отдаления.
— Медведь, по-хорошему, я вообще в этом деле сторона. Я сейчас, если уж честно, там. И мне там хорошо. Девочки Домбровской — не моя головная боль. Просто мне не нравится так. Я за честность, наверное.
— Святая ты душа! — смеётся Михаил, — какая уж тут честность, когда такое. Тут, как на войне: линия фронта и окопы с той и другой стороны. А ты или с теми, или с другими.
Девушка молча смотрит на развеселившегося Григорьева и произносит:
— Миш, я всегда с тобой. А ты
