Джин Стоун - Тайные судьбы
Тесс отодвинула в сторону кипу газет и села на диван. Она смотрела на спящих Дженни и Гровера. И вдруг ее осенило. Сначала это был только проблеск мысли, но Тесс тут же ухватилась за нее. Потом засомневалась: слишком легко, слишком просто. И все же в сердце Тесс затеплилась надежда. Только бы уговорить Чарли. Она боялась начать, страшилась отказа и связанной с ним боли. И все-таки ей нечего было терять.
– Мне кажется, я могу тебе помочь, – начала она.
– С Элизабет? – усмехнулась Чарли. – Спасибо, но вряд ли из этого что-нибудь выйдет.
Тесс собрала все свое мужество.
– А что, если Дженни будет жить у меня летом?
Чарли удивленно моргнула.
– Что ты сказала?
– Почему бы и нет, Чарли? – Тесс задвигалась на диване. – У меня никого нет. Я бы с удовольствием заботилась о Дженни. Мы с ней отлично поладим.
– Нет, Тесс, я не думаю, что...
Тесс сжала челюсти.
– Она такая же моя, как и твоя.
– Дженни принадлежит мне, – холодно сказала Чарли. – По закону я ее мать.
– Знаю, знаю, – махнула рукой Тесс. – Я ведь хочу помочь. Не отказывайся, подумай сначала. К следующему лету у тебя родится ребенок. Разве не лучше будет отправить Дженни ко мне, чтобы ты на свободе занялась новорожденным? Возможно, это даже смягчит Элизабет.
Чарли, раздумывая, смотрела на подругу. Тесс приказала сердцу замедлить ход и не пытаться выскочить из груди. Если бы Чарли согласилась, какой бы счастливой она стала, какой безумно счастливой... Тогда у нее появится своя маленькая семья, пусть даже только летом.
– Я никогда не говорила тебе, и Марине тоже, – начала Тесс, – но ведь я очень обиделась, что она отдала Дженни вам с Питером.
– Ты обиделась? Почему?
Тесс опустила глаза.
– Потому что я тоже хотела взять Дженни. Мне было страшно оставаться одной.
– Как? – рассмеялась Чарли. – Ты чего-то испугалась?
Тесс не отвечала. Слезы закапали у нее из глаз. Такое развитие событий не входило в ее планы. Но слезы все текли.
Чарли осторожно притронулась к ее руке.
– Ты не шутишь, Тесс?
– Я так устала от одиночества, Чарли. У тебя есть все – родители, братья, сестры, Питер, Дженни и даже Элизабет. Тебя окружают люди. Плохие или хорошие, но все равно люди. У тебя есть жизнь, а у меня только работа.
Тесс вытерла слезы и спросила себя, отчего у нее ноет душа, хотя речь идет о таком пустячном деле, как приглашение Дженни на лето.
– У тебя замечательная работа, – заметила Чарли. – Ты не представляешь, как я завидую твоему таланту и тому, что ты делаешь.
Тесс горестно покачала головой и опять бросила взгляд на Дженни.
– Тебе не понять, как мне одиноко.
На Раунд-Хилл-роуд появился автомобиль и свернул к дому. Приехал Питер.
Чарли снова коснулась руки Тесс.
– Знаешь, Тесс, я все-таки подумаю, поговорю с Питером. Пока я ничего не обещаю, но мы еще вернемся к этому. Может, что-нибудь придумаем.
Тесс встала и, к своему великому удивлению, поцеловала Чарли в щеку. Она никогда прежде не целовала Чарли и вообще стеснялась подобного проявления чувств. Поцелуи и объятия пробивали брешь в ее неприступности, делали ее уязвимой.
– Что бы ты ни решила, я на все согласна. Но мне бы очень хотелось участвовать в жизни Дженни.
Чарли стерла слезу со щеки Тесс.
– Что бы там ни было, ты всегда будешь для нее доброй тетей Тесс.
– Тетя Тесс, – повторила Тесс. – А знаешь, мне это нравится.
Чарли вернулась в Нью-Йорк, и Тесс опять осталась в одиночестве, наедине со своей работой, но с надеждой, что когда-нибудь Дженни будет принадлежать ей тоже. Пусть всего два с половиной месяца в году.
Она работала дни напролет, рассылая свои эскизы всем знаменитым галереям. Она делала наброски и разрабатывала образцы самых различных стеклянных изделий, от изящных бокалов до экзотических ваз. Делл часто заходила к ней с какой-нибудь едой в кастрюльке или домашним печеньем и старалась всячески поддержать ее боевой дух.
Но одно за другим приходили письма с отказом.
– Может быть, тебе стоит переехать в Нью-Йорк, – как-то сказала Делл, когда однажды вечером они пили горячий шоколад с печеньем. В Нортгемптоне уже лег первый снег, и в мастерской было зябко. Тесс пододвинула старый плетеный диван ближе к печи для обжига и потирала руки, стараясь согреться. Делл положила в рот еще одно печенье и села рядом.
– Не думаю, что мне захочется жить в Нью-Йорке, Делл. Там слишком много народу. И все чужие.
– Когда ты приехала в Нортгемптон, для тебя тоже все были чужие.
– Нет, тогда все было не так. У меня еще были родители и дом, куда я могла вернуться.
Делл поставила кружку на печь.
– У тебя всегда будет дом в Нортгемптоне, Тесс. Моя дверь открыта для тебя.
Тесс плотнее закуталась в шаль и продолжала смотреть на огонь. Делл была настоящим преданным другом, не то что Чарли, которая появлялась и исчезала в зависимости от обстоятельств, или Марина, которая словно сквозь землю провалилась после рождения Дженни.
Тесс придвинулась ближе к своему другу.
– Признаюсь, я никогда по-настоящему не чувствовала себя дома, пока не оказалась здесь.
– Ты говоришь странные вещи, – заметила Делл и обняла Тесс за плечи, ласково поглаживая ее руку. – У тебя были прекрасные родители, уютный дом.
Тесс покачала головой.
– Это был не дом, а очень элегантный особняк. – Тесс подобрала под себя ноги и прикрыла колени шалью. – Моя мать была необыкновенно требовательной женщиной. Я ее любила, но считала, что не дотягиваю до ее стандартов.
Делл внимательно слушала.
– А отец, – продолжала Тесс, – был совсем другим. На работе это был блестящий ум и сильный характер, а дома он превращался в размазню и боялся матери. Дома он прятался от нее в мастерской под самой крышей.
– Но надо отдать им должное, – заметила Делл, – их брак был счастливым. И они произвели на свет весьма одаренную дочь.
Тесс подняла голову с плеча Делл и взглянула на подругу.
– Одаренную? Я никогда не считала себя одаренной. Эксцентричную, это верно. Возможно, даже отщепенку.
– Ты не отщепенка, Тесс, – улыбнулась Делл. – Марина – вот кто настоящая отщепенка. Ты замкнутая, это правда, но очень отзывчивая и необычайно талантливая. Твои произведения выдающиеся в своем роде. Как и ты сама.
Делл погладила щеку Тесс. Прикосновение было теплым, нежным, ободряющим.
Тесс снова прижалась к Делл и вздохнула.
– Ты мой самый лучший друг, Делл, такого у меня еще не было. Как я могу уехать в Нью-Йорк и оставить тебя здесь?
Делл снова погладила руку Тесс. Затем осторожно положила ладонь ей на плечо и погладила шею, погружая пальцы в ее волосы.
Тесс почувствовала, как у нее внутри зарождается приятное тепло, и в этот миг поняла, что вся любовь, которую она вкладывает в свое искусство, вся страсть, с которой она отдается творчеству, ничто, пустота, бессмысленность, если их не с кем разделить.
