Марина Порошина - Весенний марафон
Без минуты семь из вестибюля выскочил Урванцев и утащил Василия в зал, по дороге наказав мальчикам на входе «всех пускать, никого не выпускать, пока кино не кончится!». Катерина со Светкой и Галиной Ивановной Травкиной сидели в первом ряду, и Катенька помахала рукой, чтобы он шел к ней, потому что она оставила ему место. Урванцев поднялся на сцену и говорил какие-то слова, но Василий от волнения ничего не разобрал. Он схватил Катерину за руку так, что она поморщилась (но руки не отняла), и едва удерживался, чтобы не стучать зубами. Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного, и был ужасно рад, когда в зале потушили свет и никто больше не мог видеть его сведенную нервной гримасой физиономию.
Когда на экране появились первые кадры – раннее утро, из гаража выезжают первые машины, в них грузят ящики с продукцией, – в зале оживились и зашумели, а когда в кадре возник Василий (он ехал по утреннему городу и мурлыкал себе под нос какую-то песенку), зал взорвался оглушительными аплодисментами. Себе Василий понравился: он выглядел солидно, не суетился и не нервничал, говорил все правильно, и вообще было снято красиво, молодец Урванцев, свое дело знает!
Сорок минут пролетели незаметно, и когда на экране появились финальные титры, все вскочили на ноги и так захлопали, что у Василия едва не заложило уши. Поднявшийся на сцену режиссер, похоже, тоже не ожидал такого оглушительного успеха, был несколько смущен и с большим трудом успокоил почтеннейшую публику, прежде чем смог сказать хотя бы слово среди всеобщего ликования. Он пригласил на сцену всех членов съемочной группы, и Травкину, и Василия с Катериной. Они кланялись, и всем подарили цветы, свои Василий тут же отдал Катеньке и ручку ей поцеловал, едва сдерживая слезы счастья. Потом Василий вместе с режиссером стояли в фойе у выхода из зрительного зала – наверное, так полагалось, потому что все знакомые Урванцева делали одно и то же, как будто выполняли какой-то им известный ритуал: пожимали ему руку, целовали в щечку и говорили несколько слов. Урванцев не усмехался, а расцветал милой смущенной улыбкой, благодарил и кое-кого просил спуститься в бар, на фуршет.
Василию пришлось хуже, потому что насчет него никаких ритуалов, видимо, не было, а поток желающих поздравить именно его, походил не на ручей, как у Урванцева, а на довольно бурный поток. Василия обнимали, теребили, хлопали по плечу, мужики жали руку, женщины растроганно и подробно целовали, все что-то говорили, смеялись, и Василий от всего этого совершенно потерялся и только глупо улыбался в разные стороны. Он и подумать не мог, что настоящая слава – это так волнующе и приятно.
Но, наслаждаясь порцией народной любви – каждый своей, – Урванцев и Василий совершенно забыли про Катерину, и когда они наконец спустились в бар Дома кино, где их ожидал обещанный и никогда не виденный Василием фуршет, автора сценария там не было. Урванцев принялся было ей звонить, но ее сотовый был выключен. Василий не поленился даже сбегать на стоянку, но Катенькиной машины там не оказалось. Час спустя Урванцев уже изрядно напоздравлялся с коллегами, о Василии все забыли, и он отправился домой, тоже едва держась на ногах – хотя не выпил ни капли.А Катерина со Светкой уже давно сидели дома, у Катерины на кухне. Вернее, сидела Светка. А Катерина носилась по комнате, сшибая мебель, которую Светка не успела отодвинуть. В общем, сцена повторилась точь-в-точь как в тот раз, когда Светка вернулась из Италии, выяснив, что мужчина ее мечты Владик предпочитает представителей сильного пола, только ролями они поменялись.
– Ка-ать, да нормальное кино, чего ты дергаешься… – в десятый раз говорила Светка, чтобы хоть что-то говорить.
– Нормальное?! – немедленно взвивалась Катерина. – Я писала про любовь! Про лю-бовь, понимаешь? А он про что снял?
– Про любовь, – как будто нарочно подливала масла в огонь недогадливая Светка, которой фильм понравился.
– Это не любовь! Это какой-то козел таскается по бабам и никак не может остановиться, хотя уже давно женат. Это б…во, как говорил твой бывший супруг, светлая ему память!
– Кстати, а его жены не было? Васиной? – совсем некстати заинтересовалась Светка. – Ты не видела?
– И слава Богу, что не было! Я бы со стыда сгорела. Она ведь подумала бы, что это я понаписала. А там от моего сценария рожки да ножки! Это безнравственно! Это просто свинство!
Под «безнравственным свинством» Катерина имела в виду режиссерскую трактовку в целом и финал картины в частности. В конце фильма Василий, уже нашедший свою любовь и официально зарегистрировавший брак (его супруга, Людмила, тоже снималась в картине – волнующая сцена в ЗАГСе), якобы приходит к ней, Катерине, в редакцию – и снова звонит по объявлениям! И его гнусный голос с маслеными интонациями плывет над городом (только уже не утренним, а вечерним, в сполохах электрических огней и рекламы, и готовым, надо понимать, погрузиться в пучину разврата). Город был снят с высокой точки, а фоном звучала какая-то совершенно демоническая музыка, придавая матримониальным забавам Василия зловещий неземной масштаб.
– Как так можно, скажи мне?! – продолжала орать Катерина. – Все передернуть ради какой-то своей идеи! «Весенний марафон» – круче некуда! Собачья свадьба, вот это что!
– А я не поняла про марафон, – призналась Светка, отщипывая куски от лежавшего перед ней батона и отправляя их в рот. – То есть про марафон понятно – бегает по бабам, бегает и остановиться не может. А весенний? Вы же летом снимали. Там от весны только яблони, а так же видно, что лето. Особенно в Куяше этом вашем.
Светка, не сдержавшись, хихикнула, и Катерина рассвирепела еще больше – вот какую реакцию вызывает фильм, в котором она хотела рассказать о высоких порывах человеческой души, о поисках любви и счастья! Да чтоб они все провалились!
– «Весенний марафон» потому, что есть такое кино – «Осенний марафон», – изо всех сил сдерживаясь, начала она объяснять Светке. – Там герой Басилашвили – такой нерешительный интеллигент, который никому ни в чем не может отказать, и все на нем ездят. И не может выбрать между женой и любовницей, потому что боится обидеть и ту и другую. И мается.
– А Василий не мается, любит всех – и дело с концом? – уточнила Светка.
– Ну да! Такой «анти-Бузыкин». Тот – интеллигент, этот – пролетарий, тот рефлексирует, этот – скачет, как кобель по весне, хвост пистолетом. Другие времена – другие фильмы. Знала бы – свое имя в титрах ни за что не поставила бы, пусть снимает себе, что хочет. Тьфу, позорище! – Катерина плюнула и скривилась от досады.
– Катьк, так это же хорошо, – неожиданно заявила Светка.
– Что – хорошо? – подозрительно посмотрела на нее Катерина.
