Любовь моя, Анайя - Ксандер Миллер
Анайя, казалось, отлично поняла это. Она попросила парней на причале о помощи, и два гвианских матроса наклонились и вытащили Зо из воды. Он лежал на пирсе, избитый, задыхающийся, истекающий кровью, как изувеченная акула.
— Мне следовало догадаться, что тебя надо искать здесь, — промолвила девушка.
Ее голос, когда он наконец услышал его, словно секретный код, взломал его долгую оборону. Зо ощутил себя столь же незащищенным и уязвимым, как если бы его двумя жестокими тычками заставили раскрыться перед последним решающим ударом.
— Здесь мое место, — ответил он. — По крайней мере, я знаю правила, — голос его был груб. Анайя уловила в нем жестокость, которой раньше не замечала, и какую-то одичалость. — Даже петухи их понимают. Одна рука здесь, другая там. Победитель забирает всё.
— Ты не петух.
— На нас и на петухов ставят одни и те же люди. Сотня на Красного Голиафа. Сотня на Зо. Им хочется видеть, как мы будем рвать друг друга на куски.
— Зачем доставлять им такое удовольствие?
— Я знаю, кто я. Мне это объяснили еще в юности и не давали забыть.
Эта честность, эта неожиданная ранимость и магнетическая печаль — все было таким знакомым и родным, но душа Зо казалась столь же далекой от Анайи, как Флорида.
— Кто ты, Зо?
— Самый бедный человек в западном мире.
Анайя хотела прикоснуться к нему, раз и навсегда уничтожить возникшую между ними пропасть, но что-то отталкивало ее, точно их обоих слишком долго притягивало к одноименным полюсам утраты и душевной боли.
— Разве ты не помнишь, что сказал нам Пикан в ту ночь, когда мы поженились? Твоя жизнь — твое единственное богатство, Зо. Никто не сможет предложить тебе больше. Иначе он солжет.
— Пикан мертв.
— Озьяс мне сообщил. И рассказал, что ты делал после землетрясения. Как это было прекрасно и как трудно.
— Таскать повозку — это пустяки, — ответил Зо. — Для этого я и был создан.
— Но ты ведь доставил их в больницу. Ты спас им жизнь.
— На это способна любая тупая скотина.
— Нет, не тупая скотина. Только ты. На это оказался способен только ты, Зо. Почему ты не хочешь открыть глаза и взглянуть на меня?
Надежда и отчаяние разрывали Зо на части, как море раздирают его собственные волны.
— Я боюсь.
— Чего?
Зо зажмурился так крепко, что с его ресниц потекла морская вода.
— Что между нами все будет так же, как у меня с Ийи, — ответил он. — Что ты тоже меня забудешь. И тогда я раз и навсегда пойму, что я ничтожен, как скорлупа кокосового ореха.
Анайя наклонилась так близко, что ощутила запах моря на его коже.
— Я полюбила тебя с тех пор, когда впервые увидела, как ты разгребаешь гравий на стройплощадке в Гранд-Ансе, — сказала она. — Я полюбила тебя, когда увидела, как ты голышом обливаешься водой на грядке с баклажанами. Я снова полюбила тебя, когда ты разыскал меня у школы медсестер и поцеловал в соборе. Я любила тебя, когда вышла за тебя замуж на Мон-Нуа. Но больше всего, Зуазо, я любила тебя, когда ты нашел меня в классе Какетт и дал мне адокин, спасший мою жизнь.
И Зо наконец был побежден. Слова Анайи совершили то, что было не под силу кулаку противника: они погасили его гнев и ласково укротили его.
— Помнишь королевских спинорогов, — промолвил Зо, — и теплую воду на пляже Таино?
Эти двое словно пересекли последний меридиан и вернулись в сердца друг друга. На месте трущоб снова возникли холмы, гангстеры разошлись по домам, гвианские моряки отплыли к себе в Гвиану — и влюбленные остались одни на пирсе, где с залива налетал ветер, а над волнами скользили чайки.
— Я видела тебя повсюду, — призналась Анайя. — В каждом носильщике, тащившем мешок с углем или дрова. В каждом молодом человеке, у которого есть решимость, но нет возможностей, есть цель, но нет рубашки, мачете и наличных.
Она взяла Зо за руку и осмотрела разбитые костяшки.
— Бедная рука! Что он с тобой сотворил? — девушка провела кончиком пальца по его распухшей губе. — Бедный рот! Разве ему не известно, для чего ты предназначен?
Анайя наклонилась, прижалась губами к его губам, затем отстранилась.
Лицо Зо напоминало щит, непробиваемый щит, который берут с собой в бой и подставляют под удары, чтобы спасти жизнь его владельцу. Но этот поцелуй заставил щит опуститься, и Анайя смогла заглянуть за него.
— Ты все еще любишь меня, — произнесла она.
Когда Зо открыл глаза, они были затуманены, как зеркало, на которое подышали.
— На пляже под домом твоего отца. В траве под лаймами на холме под названием Черная гора. В разгар боксерского поединка, — их лица сблизились так, что Анайя ощущала запах крови в его дыхании. — Я неизменно любил тебя во всех этих местах.
* * *
Зо оказался прав насчет Фума: тот не умел плавать. Он ушел под воду на четыре фута и запаниковал, будто его бросили в открытый океан. В конце концов проигравший боец был спасен зрителями, причем некоторые из них пострадали во время спасательной операции. Они вытащили Фума на берег и оставили отфыркиваться от соленой воды. Он стал швыряться пригоршнями песка и испустил хриплый, полузадушенный вопль, призывая Зо вернуться и закончить бой.
Тем временем товарищи Фума раскусили обман Зо и устремились на причал, чтобы привести его обратно. Между ними и оказавшимися на их пути гвианскими матросами завязалась потасовка. Иностранцы, по-видимому, не разобрали ни слова из разговора влюбленных, но безошибочно угадали, что на их глазах произошло воссоединение пары. Они всё прекрасно поняли и знали, на чьей стороне правда.
Пока гвианцы сдерживали гангстеров, Анайя повела Зо дальше по причалу, пока они не достигли трапа на конце. Трап представлял собой вереницу поддонов, прикрепленных к самодельным понтонам, которые резко уходили под воду, когда пара шагала по ним. Когда влюбленные добрались до конца, Зо спросил у Анайи, хорошо ли она помнит уроки плавания.
Девушка взглянула на огни на дальнем берегу залива.
— До Карфура, боюсь, не доплыву, — сказала она.
Позади них бандиты прорвали строй храбрых гвианцев, и супруги решили было,
