Я так хочу - Оксана Фокс
Эшли бросила взгляд на экран его мобильного, ожившего вызовом Марии. Кит перевёл телефон в бесшумный режим.
– Почему ты не живёшь у себя? Серый дом на Голливудских холмах мечтает проглотить и не подавиться жёлтая пресса. Говорят, под мраморной лестницей прорыт длинный лаз, чтобы ты мог тайком видеться с женой мэра, ты это слышал?
– Слава богу, не приходилось, – Кит расслабил деревянную спину, уставился в дно бокала: – Не хочу мешать ей.
– Ты говоришь о матери.
– Да.
– Ладно, Кристофер, в конце концов, это твоё дело, – помолчав, вздохнула Эшли, и снова сменила тему: – Как фильм?
– Я доволен им, – проговорил глухо, едва разомкнув рот. Хотел рассказать больше, но не находил слов. Верных. Единственное дело, которым гордился. Он отдал ему всё. И не мог обсуждать.
Это был памятник отцу.
Иногда Кит задумывался, как могла сложиться жизнь, будь жив этот сильный, принципиальный мужчина, чей образ сложился из семейных фотографий, старых писем и военных архивов. Был бы он тем, кем есть? Мужчина, нарисованный воображением, гордился бы сыном?
Кит невесело улыбнулся. Столько лет играет в одну игру, и каждый раз в грудине саднит. Остатками джина смыл во рту горечь, позволил векам отяжелеть. Болтая приятным низким контральто, Эшли убрала верхний свет.
Отпуская мышцы и разжимая пальцы, Кит слушал все рассеяннее. Эшли Снайпс была хорошей любовницей. Одной из многих. Но только ей удавалось, заставить его расслабиться. Единственная, с кем мог провести ночь. Не считая, жены.
Часть 2 Глава 6
Кит старался отключиться от назойливой трескотни. Радужно-глянцевый журнал мельтешил вверх-вниз, нервируя боковое зрение. Овевая левый висок запахом пудры и духов, Кимберли энергично обмахивала лицо и строила планы выходных в Канкуне. Он отвернулся к иллюминатору. Глаза слезились от сухого воздуха. Искрящееся небо, казалось, зависло над убийственно белыми айсбергами облаков. А женский голос все нарастал, перекрыл гул двигателя и больно ворвался в черепушку.
Протянув руку, Кит рванул на себя смуглое запястье. Кики вскрикнула, неуклюже плюхнулась ему на колени. Из разверзнутого рта полилась протестная сирена. Он заткнул точку выхода злыми губами, задрал на голову юбку, стиснул пятерней телеса поверх кружева чулок. Вырываясь, она пыталась ругаться. Но Кит ещё глубже затолкал язык в мягкое горло.
– Пре-кра-ти! При-дурок!
Над креслами раздался дружный гогот. Как резвая кобылица Кики отскочила, оттирая помаду с пунцовых щёк, и не замечая сиреневых ноздрей. Дрожащие пальцы вернули мятую ткань на оттопыренный, словно кофейный столик, зад.
– Кобель!
– Сходи, погуляй, – посоветовал Кит.
Смахнув с лица волосы, Кимберли сжала кулаки, спотыкаясь на ходулях, засеменила в хвост самолёта. Она забилась в кресло позади храпящего тур-менеджера, бросила грязную реплику на пьяное предложение Риверы, попользоваться его толстотелым кабелем, и до конца полёта больше не произнесла ни слова.
Звукорежиссёр с помощником, двое техников и Стюарт не замечали тестостеронового веселья в салоне. Гротескные фигуры нависли над столом и как безграмотные аборигены пялились на план концертного зала.
Хигс поводил карандашом, поставил в центре крестик. Тим покачал головой. Звукорежиссёр кивнул. Негромко переговариваясь, они снова заспорили, маневрируя мобильными и зажигалками, имитирующими колонки и микшеры, рисуя, стирая, и снова наводя крестики.
Кит прикрыл глаза ладонью. Он не видел смысла в их действиях. Неудобный зал спортивной арены распределял звук по кругу. Как ни размести технику – выйдет дерьмо. Правильный звук долетит до горстки зрителей у операторского пульта, остальные услышат обрывки слов, гул и эхо. Аллилуйя не случится.
Но Кит радовался, что парни отвлеклись от слежки за его персоной. Последнюю неделю нога вела себя скверно, боль трижды прорывалась наружу сдавленным криком. Он чувствовал, что пугает уже не только Тима. Вся группа насторожилась и ждала. Кит не разрешал себе думать, о том, чего ждёт команда. Он это знал.
Монотонная работа двигателей укачивала, обволакивала коконом. Кит задремал. Впервые за вторые сутки.
Чёрный микроавтобус сигналил и аккуратно пинал людей с дороги, словно огромное сверло ввинчивался в цветную стену. Над горячей, точно Карибское море, волной появилась ломаная конструкция серо-бетонного здания. Охрана высыпала из автомобиля сопровождения, стеной спин окружила Мерседес и распахнула двери.
Опаздывая на репетицию, группа продиралась сквозь фанатов, медленно подползая к концертному залу. Как едва живой ручей, коридор смыкался, точно зарастал высоким дербенником. Парни, ответственные за безопасность в Акапулько, силой кирпичных бицепсов оберегали группу от ликования толпы. Но желающие потискать американцев наступали. Проход выдохся и умер.
В запотевшие стекла очков застучали ручки, блокнотики, мобильные. Кит беспорядочно выводил закорючки, ставил автографы и по дюйму двигался вперёд. Он смутно различал траекторию к Арене. Жгучие солнечные лучи отбивались от влажно-блестящих разнокалиберных зубов. В воздухе висел запах желудков любителей буррито и пива. Визгливое, жаркое, липкое пространство дышало и пульсировало, тянуло в разные стороны, намереваясь любовно четвертовать.
Чьи-то руки сбили кепку, вцепились в волосы. Шею облепили скользкие членистоногие организмы. Прикрывая ладонью пах, Кит дёрнул головой, оцарапал висок об острые ногти, избавляясь от потных конечностей и заляпанных очков. Под тяжёлыми каблуками больная нога перестала быть отдельной частью, он весь превратился в агонизирующее алое знамя.
Кит сцепил челюсти, до треска улыбаясь пластмассовыми губами. Он больше не понимал, куда ступает. Память прокрутила кувырок провального перфоманса в Мэдисон Арене и тысячи потрошащих пальцев. Дыша сквозь зубы, шипя и отплёвываясь, он, наконец, втиснулся за охранником в узкий проход.
Железные ворота отрезали за спинами хаос. Перед служебным входом в здание арены Кит нагнал всклокоченную команду, едва замечая, что припадает на ногу как инвалид.
Одна на четверых гримёрная, после раскалённого ада улицы, казалась ледяным погребом. Кит сдёрнул с лысины Хигса бейсболку, упал на раздолбанный стул. Заслоняясь от участливых взглядов вонючей тканью, поборол мелкую дрожь, заставив мышцы распрямиться.
Узловатая клешня Моррисона легла на колено. Кит выдохнул и опустил плечи. Сквозь ресницы следил, как наполняется шприц "живой водой". Игла вошла под кость правой щиколотки с одной и другой стороны.
– Здравствуй, милая...
Кит задышал быстрее. Презрительно выгнул губы, с улыбкой приветствуя кислотный ожог под кожей. Это была его любимая боль. Она предвещала облегчение.
Полумрак сцены и хрупкая тишина перед репетицией всегда успокаивала, действовала как прохладная рука на горящий лоб. Но сейчас Кит слышал не тишину, а уродливое безмолвие. Он поднялся на площадку по ступенькам, обвёл взглядом огромный зал.
Десятки распахнутых глаз тускло поблёскивали
