По лезвию судьбы - Ольга Ларгуз
Яркий ураган бросился мне в руки, обнимая и целуя в обе щеки. Милая тактильная девочка, любительница обнимашек! Я закружила ее по кухне, не в силах сопротивляться солнечному настроению ребенка.
— Ника…
Мда… его я точно не ожидала встретить в доме Лизы. Сейчас Андрей был одет в джинсы и рубашку — поло, а не в строгий костюм. Почему — то встрепанный и, кажется, немного пыльный, он неуверенно топтался в прихожей, вопросительно глядя на сестру.
— Мой руки и иди к столу. Мы с Никой уже поужинали, но готовы составить тебе компанию.
— Я не голоден…
Андрей врал, я это чувствовала. По взгляду, по голосу, каким — то шестым чувством понимала — голоден.
— Значит зайди в ванну и приведи себя в порядок, — обреченно выдохнула Лиза. — Ты ужасно выглядишь, Соня и то чище…
— Потому что мне пришлось вытаскивать котенка, застрявшего в решетке подвала, — рассказывал Андрей, стараясь перекричать шум воды. — Твоя дочь командовала, а я исполнял, поэтому Соня чистая…
— …а ты похож на бомжа, — закончила рассказ младшая сестра. — И кто из вас двоих взрослый — непонятно.
Когда Андрей вышел из ванной, мы с Соней уже перестали кружиться, и сейчас девочка сидела у меня на руках, играя «каплей любви». Она любила разглядывать кулон, рассматривать блики света, которые разбрасывал бриллиант.
— Кажется, вам нужно поговорить, — внезапно заявила Лиза, подхватив дочку на руки.
— Мы уже виделись сегодня, — я не могла скрыть удивления от подобного поворота событий. — Я еще чего — то не знаю?
— Нужно! — Лиза давила брата голосом и взглядом. — Сегодня! А я пока займу Софи игрушками…
Если я думала, что сюрпризы этого дня подошли к концу, то — очевидно — ошибалась. Перед тем, как закрыть дверь в детскую, сестра вновь бросила на брата повелительный взгляд. Да, кровь Императора — не вода!
Я так и осталась сидеть, а Барс подошел к окну и замер на месте, перекатываясь с пятки на носок, словно собирался прыгнуть с высокой скалы в море. Туда, где может быть опасно, где острые пики камней едва прикрыты водой. Упасть, чтобы выжить… или разбиться.
=54=
— Черт…
Андрей растер лицо руками. Я видела, что он растерян: инициатива сестры застала его врасплох.
Интуиция орала и мигала всеми красными лампочками, что были в ее распоряжении, подталкивая меня к выходу, но я сидела, словно приколоченная к мягкому стулу. Уйти нельзя, остаться невозможно…
— Миша…
Нет! Не надо! Пожалуйста! Мне хотелось закричать, заставить Андрея умолкнуть, лишь бы он не поднимал эту тему. Рана еще болела, затянувшая ее кожа была слишком тонкой и могла прорваться от малейшего прикосновения.
— Возможно, Миша умер из — за меня…
Каждое слово — камень. Тяжелый, остроугольный. Слов мало, но их тяжесть бесконечно велика. Она крошила кости, разрывала вены и артерии, заставляла легкие хрипеть от напряжения.
Я видела, как сложно говорить Серковскому, с каким усилием давались звуки. Видела, но не понимала того, что слышу.
Смысл доходил медленно, как будто слова были произнесены на незнакомом языке. Воздух в помещении стал плотным, вязким, как кисель. Он с трудом наполнял легкие, загоняя сердце в бешенный галоп.
Что?
Он виноват в смерти Миши?
Виноват?
— Объясни…
Меня хватило всего на один выдох. Андрей сел на стул, стоявший на противоположной стороне стола. Напряженный, собранный, словно зверь перед опасным прыжком. Серые глаза потемнели, золотистые искорки возле зрачка залила тьма. Я ждала ответа, внимательно всматриваясь в лицо того, кто сам себе предъявил тяжелое обвинение.
— Мишка был со мной в связке в тот день…
— В какой день? Что за связка? Ты, вообще, о чем говоришь?
— Альпинизм, Ника. Я говорю о том дне, когда сорвался с горы, — его пальцы пробежали по скуле, по тонкому, едва заметному шраму. Теперь все стало ясно, я вспомнила давний разговор. — Миша был моим напарником и тоже упал, потому что я запаниковал, повел себя непрофессионально. Я подвел друга. Я убил его…
Последнее — хрип, как подтверждение приговора. Виновен.
Это… Боже! Я… нет! Перед глазами мелькнула картинка, как двое срываются со скалы и летят вниз, падают на острые камни и скользят по склону. Слишком больно… Я зажмурилась, прогоняя ужасное видение, и снова вперилась взглядом в Серковского. Тут что — то не так!
— Этого не может быть, Андрей. Я не видела на теле Миши шрамов или следов операций после падения. Его наверняка обследовали… С чего ты решил..?
Что я сейчас делала? Протягивала Барсу соломинку, чтобы вытащить его из пропасти самобичевания? Успокаивала себя? Тряхнув головой, Андрей отказался от помощи.
— Конечно, обследовали. Врачи обнаружили синяки и ссадины, трещину в кости левой руки.
— И все?
— Да.
— Но тогда почему..?
— Потому что спустя несколько лет Мишка обмолвился, что у него начались внезапные приступы головной боли. Я буквально силой загнал его на повторное обследование. Он почему — то не хотел идти, сопротивлялся. Может, предчувствовал результат, — голос холодный, острый, безжалостный. — В тот день была обнаружена аневризма, — Андрей стиснул зубы так, что желваки заиграли на скулах. Потребовалось время, чтобы он продолжил говорить. — Она сразу же была признана неоперабельной из — за неудачного расположения. Никто из хирургов не гарантировал благоприятного исхода, потому что риск повредить мозг был слишком велик. Миша отказался от операции. Сказал, что предпочитает жить человеком, пусть даже короткую жизнь, чем станет овощем-долгожителем, пускающим слюни, забывшим собственное имя.
Я вспомнила… вспомнила слова Марса.
«У тебя волшебные руки, пернатая. Они снимают любую боль.»
Боже! Я обхватила голову руками, из последних сил сдерживая подступающие слезы и надвигающуюся истерику. Эти сеансы массажа, или — как их называл мой муж — сеансы ласки и нежности, когда я массировала его виски, перебирала волосы… Его привычка укладывать голову мне на колени, тихо мурчать от удовольствия…
И все же…
— Андрей, с тех пор как все случилось, я много читала про аневризму. Никто не может точно определить, что стало причиной ее возникновения, поэтому…
— Ты хочешь мне помочь? — устало и грустно улыбнулся Серковский. — Но зачем? К чему все это, Ника?
— Я не хочу, чтобы ты сам себя закопал. Приговор слишком жесток. Мишу уже не вернуть, а подобное самобичевание быстро сведет тебя в могилу. Ты должен жить, Барс.
— Зачем? Кому это нужно? — он смотрел куда — то поверх моего плеча, но мне казалось, что это страх… Страх посмотреть мне в глаза и увидеть ответ, поэтому — вскользь, по касательной.
— Это нужно твоим детям.
— У меня нет детей,
