Тяжелая корона - Софи Ларк
Аида в восторге, когда я ей об этом говорю.
— Это фантастика! — кричит она. — Я не думала, что у Майлза будут кузены на моей стороне. Меня так раздражало, что Данте увез Серену, прежде чем мы успели с ней познакомиться. Между нами будет всего год или два разницы в школе — это почти ничего!
Она оценивающе смотрит на меня сверху вниз.
— Ты еще совсем не проявляешь себя, — говорит она. — Тебе повезло, что ты такая высокая. К концу я выглядела огромной. И не позволяй никому уговаривать тебя рожать естественным путем — это чертовски ужасно! Принимай все лекарства!
Единственное неудобство, связанное с беременностью — это наш с Себастьяном запланированный медовый месяц в Европе. Меня слишком тошнит, чтобы я хотела гулять по Альпам.
Впрочем, это неважно. Наш лофт уже похож на отпуск, как самый красивый и спокойный побег. Я так счастлива там, где я есть, что не хочу никуда уезжать.
Мы с Себастьяном проводим все время, обставляя, украшая и убирая его, чтобы устроить вечеринку для Неро, когда он наконец-то выйдет из больницы.
Чтобы было смешно, Себастьян заказывает ему торт в форме гоночной машины, такой, какой обычно дарят детям на пятый день рождения.
После нескольких недель больничной еды Неро смотрит на торт так, словно это самая прекрасная вещь, которую он когда-либо видел.
— Мне нравится, — искренне говорит он. — Я хочу съесть его целиком.
— Он весь твой, — говорит Себ. — Это меньшее, что мы могли бы сделать.
— Чертовски верно, — говорит Неро, копаясь в торте своей вилкой, даже не отрезая кусочек.
— Не волнуйтесь, — говорит Грета. — Я принесла канноли для всех нас.
Она начинает передавать по кругу маленькие пирожные, искусно начиненные нужным количеством рикотты и посыпанные сахарной пудрой. Они выглядят так, будто их принесли из шикарной пекарни, но я уже достаточно хорошо знаю Грету, чтобы не ожидать от нее чего-то меньшего, чем домашняя выпечка.
Камилла сидит рядом со своим отцом, среднего роста, лысеющим, с темными волосами и глазами, с добрым лицом. Я помню, Себастьян говорил, что он механик, ответственный за обучение Камиллы ее премудростям обращения с машинами.
Он с интересом смотрит на канноли, затем откусывает кусочек.
— Боже мой, — говорит он, — я никогда не пробовал ничего вкуснее.
Грета краснеет от удовольствия.
— Это моя специальность, — скромно говорит она.
— Вы никогда не думали открыть пекарню? — говорит отец Камиллы. — Или кафе?
— О, нет. То есть, наверное, я думала об этом раз или два, но не серьезно…
— А стоило бы! Было бы преступлением оставить их только для себя…
Грета смеется и смущенно хлопает его по плечу, но я замечаю, что она садится с другой стороны от него, чтобы съесть свою канноли, и остаток ночи они проводят, разговаривая вместе.
Мы все выздоравливаем, медленно.
Себастьян снова ложится на операцию, чтобы вылечить колено. Он шутит, что они с Неро могут вместе ездить на физиотерапию. Неро потерял желчный пузырь и часть печени, но должен полностью восстановиться, если не считать шести явных и драматических шрамов на разных участках тела.
Даже Адриан в конце концов возвращается домой, в особняк, который снимал мой отец на улице Астор.
Я узнаю об этом от нашего двоюродного брата Гриши Лукина. Он звонит мне незадолго до Рождества и говорит: — Наконец-то Адриана отправили домой.
— Ты его видел? — спрашиваю я, мое сердце трепещет под ребрами. В ответ я чувствую еще одно небольшое движение, ниже моего пупка — ребенок пинается, как он всегда делает, когда я испытываю сильные эмоции.
В конце концов, он мальчик. Себастьян был прав, сканирование в двадцать недель это подтвердило.
— Нет, — говорит Гриша, и я почти слышу, как он качает головой по телефону. — Он никого не хочет видеть. Он закрылся в своем доме, с ним только медсестра.
— Какая медсестра?
— Он нанял ту, что из больницы, я думаю. Михаил рассказывал мне — красивая блондинка. Она работала в ожоговом отделении, а теперь ухаживает за Адрианом полный рабочий день. Михаил сказал, что он думает, что между ними что-то происходит.
— Романтические отношения? — удивленно спрашиваю я.
— Не знаю, — говорит Гриша. — Это только то, что Михаил мне сказал. Но ты же знаешь, что он чертова репа.
Странно, но эта мысль меня успокаивает. Я не хочу, чтобы Адриан был один. Если у него есть хотя бы один человек, которому он небезразличен, это гораздо лучше, чем никого.
— Кто она? — спрашиваю я Гришу.
— Да хрен его знает, — отвечает он. — Это все просто сплетни. Я сказал тебе только потому, что ты мне всегда больше всех нравилась. Моя маленькая Эльза.
Теперь я знаю, что он ухмыляется на другом конце линии. Обычно я говорю ему, чтобы он отвалил, но почему-то это прозвище меня уже не так сильно волнует.
— Спасибо, Гриша, — говорю я.
— Давай, — уговаривает он меня. — Спой для меня одну строчку…
Это слишком.
— Ни хрена подобного, — говорю я и кладу трубку.
Я сижу некоторое время, наблюдая, как за окном падают густые, пушистые снежинки.
Я вижу, как огни нашей елки отражаются на стекле. Мы с Себастьяном вместе выбирали ее и украшали. Потом мы сделали попкорн и посмотрели фильм, устроившись в обнимку на диване, который наконец-то доставили на прошлой неделе.
Такие простые удовольствия, и все же я не променяла бы их ни на что на свете. Это то, из чего состоит жизнь — крошечные моменты счастья, как огоньки на ниточке. Собери их вместе, и нет ничего более прекрасного.
Роясь в ящике с канцелярскими принадлежностями, я нахожу чистую рождественскую открытку с изображением оленя на лицевой стороне, стоящего в березовом лесу под звездным небом.
Мой брат сменил номер, и я знаю, что он не впустит меня, если я приду к нему домой. Но он может открыть открытку.
Я снова сажусь и пишу,
Дорогой Адриан,
Я слышала, что ты уже дома. Надеюсь, у тебя все хорошо. Гриша сказал мне, что за тобой ухаживает девушка, и я надеюсь, что это тоже правда.
Ты всегда хорошо заботился обо мне, когда я болела. Мне приходилось делать тоже самое для тебя после, по-моему, не было ни одной простуды или гриппа, который бы подхватил только один из нас.
Я скучаю по тебе. Мне так жаль, что так получилось. Я хочу, чтобы ты знал, я ничего не держу против тебя, и Себастьян тоже. Теперь все это в прошлом.
Надеюсь, ты позвонишь мне как-нибудь.
Ты знаешь, что
