Елена Белкина - От любви до ненависти
Он плохо спал этой ночью. Под утро, понимая, что необходимо выспаться, принял снотворное и проспал до двенадцати часов дня.
Но встал разбитый, словно так и не выспался.
Отправился в секонд-хенд, но не в тот, где был вчера, а другой.
Этот другой был закрыт: ремонт.
Он кинулся во вчерашний, не зная иных (а узнавать уже не было времени). Там оказался перерыв на обед. Он промаялся почти час. Наконец магазин открыли, он вошел, отворачиваясь от продавщицы. Но пальто, подобного тому, которое он нашел здесь вчера, не оказалось. Вешалки сплошь были увешаны яркими пестрыми куртками.
— А пальто нет? — спросил он продавщицу из-за вешалки, невидимый ею.
— А зачем вам? Берите куртки, новый завоз, с утра штук двадцать взяли, по пять берут!
В результате в ящике, где все валялась навалом, Борис отыскал что-то вроде бушлата темно-синего цвета с белыми металлическими пуговицами. Вместо шапки выбрал кепку с большим козырьком, подумав, что она хорошо прикроет лицо. Выбрал также кроссовки: он вдруг вспомнил, что многие бомжи в оттепель ходят в кроссовках: ходить-то много приходится, а обувь легкая.
Так что он даже был доволен покупками.
Упаковал все в черный большой мешок для мусора, положил в машину. Трубу он нашел еще раньше, именно такую, какую надо: сантиметров сорок длиной, увесистая, она валялась в его собственном дворе. Вряд ли кто обратил внимание, что он ее поднял. В машине было еще ведро с цементом, которое он с вечера в гараже залил водой, теперь цемент затвердел, ведро стало очень тяжелым. С таким не только вещи, человека в мешке можно утопить.
Потом он сидел дома, пил кофе и смотрел на часы.
Без двадцати пять поставил машину за два квартала от помойки.
Без пятнадцати был там.
И обнаружил старика нищего, который ковырялся в отбросах длинной палкой.
Борис подошел к нему и негромко сказал:
— Пошел отсюда, старик.
— С какой это стати? — удивился старик и даже слегка замахнулся палкой.
— Убью дурака! — почти в истерике закричал Борис.
— Так бы и сказал, что твое место, — заворчал старик. — Помойки и те приватизировали…
Слава богу, ушел…
Борис быстренько наполнил грязный пакет всякой всячиной и стал просто бродить, делая вид, что нагибается и что-то рассматривает, а сам все поглядывал в сторону закутка между кирпичной стеной завода и забором, где стояли несколько гаражей.
Без пяти пять.
В обшлаге левого рукава — железка. Рука занемела держать ее.
Значит, так. «Немного денег опохмелиться…» Он дает или нет. Уходит. Правая рука бросает сумку с мусором, выхватывает железку. Прыжок вперед — и удар. Потом еще — лежачего. Не глядя на лицо, быстро обшарить. Взять бумажник и шампанское из пакета. Цветы растоптать.
Без двух минут.
Еще есть время.
Но позвольте! Ему ведь надо еще доехать до Нинки!
И тут Борис сказал себе, что он дурак. Да и Нинка не умнее. База ведь собирается рассекретить Нинку, он на ней жениться хочет! Зачем ему теперь маскироваться и менять свой шикарный «Дендровер» на какую-то задрипанную «Ниву»? Он на этом «Лендровере» сегодня и подкатит к ней — и, скорее всего, уже подкатил!
Железка со стуком выпала из рукава.
Борис побрел к своей машине.
Не переодеваясь, поехал домой. Только возле дома подъехал к мусорному баку, стоявшему у обочины, переоделся, выбросил тряпье. Какая-то старуха глазела на него во все глаза.
Вечером он не выдержал и позвонил. Ответил мужской голос.
— Здрасте, мне Петра Сергеича, — сказал Борис.
— Набирай правильно номер, морда! — ответил ему неотесанный голос.
— А вы не грубите! — прокричал Борис коротким гудкам.
Утром он звонить не рискнул.
Но тут — звонок его телефона, он бросился, услышал торопливый шепот Нинки:
— Мы идиоты, ты идиот, мы пропали, завтра свадьба, убей его, убей, убей! Завтра свадьба, а послезавтра летим на юг — и в круиз по Средиземноморью, я в море выброшусь, я не смогу, ты понимаешь? Потому что… Салон-магазин «Аэлита»? Нет? А не подскажете номер? Да, по справочной, конечно…
И Нинка положила трубку.
Сейчас вот поеду и задушу его голыми руками, тупо думал Борис. Или застрелю. Из чего? Поеду к байкерам, друзьям Ильи. Они умеют делать все, что можно сделать из металла. У них все есть. Нужен пистолет. Дорого? Ничего. Все деньги отдам.
И он поехал к Илье.
Нинка ждала его весь день.
Она ждала его и на другой день.
И во время свадьбы.
И даже в самолете, когда летели в Симферополь, оглядывалась.
И даже когда стояла в Сочи на борту морского лайнера — ждала.
И даже на самом теплоходе ходила и вглядывалась в лица пассажиров, будто думала, что Борис здесь, только загримирован.
— Ты чего? — спросил ее База, весь в белом, лоснящийся и счастливый.
— Качка. Тошнит.
— Ты чего? Полный штиль!
От тебя тошнит, хотела сказать Нинка. Но сдержалась.
Глава 8
Силы молодости и неистребимая способность радоваться сделали свое, на второй день путешествия Нинка посвежела, похорошела (хоть и так хороша была), База не мог нарадоваться на нее. Представлял своим дружкам (на теплоходе ведь чуть не целая их банда путешествовала с «братками» и женщинами всех категорий и мастей) и говорил, хихикая: «Моя маленькая любовь». Все знали, что это его жена, потому вели себя с Нинкой вежливо, а некоторые даже и изысканно, потому что среди бандитов оказалось немало народа с высшим образованиям, а кто и с двумя, из которых почему-то одно было обязательно или юридическое, или экономическое.
Нинка с удовольствием гуляла на палубе (загорать еще было рановато, пока не отошли от холодных российских берегов), ее учили играть на бильярде, и она очаровательно огорчалась, когда промахивалась, она играла по-мелкому в казино, она слушала музыку в баре и танцевала с кем-нибудь с разрешения Базы: сам он этого топтания терпеть не мог, вечерами для них устраивали концерты купленные для этого круиза известнейшие артисты страны.
Живи и радуйся!
И она радовалась — до вечера. Она не позволяла себе думать о вечере.
Но вечер неизбежно наступал.
И неизбежно приходило то, что она однажды впервые почувствовала с черным интеллигентным гостем Базы, а теперь, похоже, это перешло и на самого Базу.
Она не могла. Ее начинало мутить, ей становилось плохо. Пришлось прибегнуть к испытанному средству: к водке. Она выпивала несколько рюмок в баре — и могла сносить любовный жирный пыл Базы, тем более что (при ее-то умении!) его хватало на три-четыре минуты.
