Отблеск миражей в твоих глазах - De Ojos Verdes
— …пацаны, я… уже отмечаю. Круче, чем планировал. Давайте, реально, в этот раз без меня. Может, потом присоединюсь, раз вы собирались не просыхать неделю… Всё, веселитесь.
Отключается и не глядя бросает телефон обратно в кучу. Не сводит с меня глаз. Еле дышу под его жгучим вниманием.
Перебирается ко мне, продолжает палить горящим восторгом.
— Нравлюсь? — сглатываю, решаясь опустить затекающие руки.
Вздрагиваю от неожиданности, когда берет мое лицо в ладони. Мечется по нему потяжелевшим взглядом. Хмурится. Становится вмиг серьезным:
— Сотри мои прошлые реплики о твоей внешности, ладно? Я дурак. Ты шикарная, понимаешь?
— Правда? — взбесившееся сердце тарабанит до боли в груди.
— Ты сомневаешься? Не замечаешь, как на тебя все смотрят?
— Меня не интересуют другие.
Барс тут же расслабляется и светлеет, черты разглаживаются, в глазах снова вспыхивает трескучий огонь. Я, завороженная, слежу за этими метаморфозами.
— Красивая… — шепчет мне в самые губы.
Поцелуй мягкий, неспешный, сладкий. Меня от него будто периной заволакивает.
Я всегда трезво оценивала свои данные. Не претендовала на звание красавицы, но и не загонялась по этому поводу. Как-то так получилось, что мне привили верную установку — выигрывает не оболочка, а весь твой образ.
Но в данную секунду я, черт возьми, умираю от счастья, зная, что в его глазах могу выглядеть красивой.
От переизбытка эмоций резво тянусь на носочках, обнимаю Барса за шею и примагничиваюсь к нему всем телом, углубляя поцелуй, переводя нежность в безумие.
— Полегче, воу, — смеется, отрываясь.
Опускаю глаза на его пах. Прав ведь, продолжения не осилю. Между ног легонько ноет, не хочу сейчас рисковать. Но Таривердиев уже завелся. И я спешу искупить свою вину.
Сначала смываю с него остатки алых разводов, затем под заинтересованный мужской взгляд оплетаю член ладошкой. Вскидываю голову, жадно впитывая реакцию Барса, который явно не ожидал от меня такого.
Боже, договорились же — голая вседозволенность. Если я этого хочу, почему должна сдерживаться в ложном приступе целомудрия, да еще и его мучить?
— Блядь… — шипит сквозь зубы, когда очерчиваю большим пальцем чувствительную головку.
У меня в горле пересыхает от этого зрелища — он откидывается назад, подставляя лицо под струи воды, напряженные щеки ходуном ходят из-за активных желваков, крылья носа агрессивно трепещут. По коже стекают бесчисленные капли, сжатые губы подрагивают, кадык дергается.
Залипаю в моменте.
Осторожно двигаю рукой. Таращусь на наслаждающегося Таривердиева во все глаза. Это так… Господи, это так одуряюще потрясно. Обнаженное мужское тело, прекрасное в своей мощи, в своей живописной наготе, и неумолимо готовящееся к экстазу.
Убыстряюсь, не замечая, как сама стала дышать в унисон с Барсом — рвано, резко, поверхностно. Теряю счет времени. Мне важно, чтобы ему было хорошо. Я стараюсь. Неумело, но стараюсь. Очень.
Чем ближе пик, тем ярче у меня в груди полыхает ликование. А за секунду до… Таривердиев распахивает глаза, какие-то совсем дикие, и набрасывается на мой рот, припечатав своим весом к кафельной стенке. Задыхаюсь от эмоций — от того, как безумно сплетаемся языками, от того, как, совершив несколько поступательных фрикций тазом, изливается мне в ладонь, от того, как губы обдает его жарким рыком.
С ума сойти можно.
И я схожу.
Окончательно — когда обнимает меня и прижимает к своей груди, щекоча ухо надрывным дыханием.
— Дай мне теперь помыться в одиночестве. Пожалуйста, — прошу тихо.
Стоим так еще чуть-чуть, и Барс выпускает меня. Быстро ополаскивается, мажет по моему виску нежным касанием и покидает крохотную ванну, в которой, право, не понимаю, как мы поместились.
Выходит. Я задергиваю шторку и принимаюсь намыливаться. С осторожностью обращаюсь с интимными зонами. Лицо трескается от широкой улыбки.
«Я уже отмечаю», сказал он друзьям. Не ушел к ним.
Бьет счастьем в темечко. Голова кружится.
Спешно смываю пену и перекручиваю смеситель. Дышать тут нечем. Спрыгиваю на коврик и замечаю висящее на ручке двери свежее полотенце.
Господи, Барсик мой пушистый, ну нельзя же быть таким идеальным!
Вытираюсь и оборачиваюсь махровой тканью. Выскакиваю в коридор и только теперь дышу полной грудью. После десятка алчных глотков кислорода держу курс в кухню. Уверена, оба голодны. Самое скорое — горячие бутерброды. За их приготовлением меня и застает уже одетый Таривердиев. Мы с такой жадностью поглощаем незатейливый ужин, словно не кормились месяц. Запиваем чаем. Настоящие студенты, Боже. Болтаем о нейтральном. Не хотим вторгаться в хрупкий мир, который создали сегодня. Пусть даст корни. Мы еще успеем обсудить…
Пишу родным, что всё хорошо, сессию закрыла, но сил говорить нет, позвоню завтра.
Время детское, всего половина десятого, но меня нещадно рубит, день такой насыщенный и важный, да и столько сил ушло на подготовку к экзамену. Барс посмеивается надо мной, но тоже уставший и зевает.
Перемещаемся в спальню. Я сдергиваю покрывало, беспощадно измятое в пылу нашего «блуда». Зато постельное белье свежее. Таривердиев притаскивает свою подушку, пристраивая рядом с моей. Начинает раздеваться. Я отворачиваюсь, беру с полки чистый пижамный комплект, состоящий из шорт и топика, стягиваю полотенце, и тут он останавливает меня, ухватив за запястье:
— Оставь так.
Колеблюсь пару секунду. Барс тоже голый.
Собственно, почему бы и нет?
Киваю и выключаю свет.
У нас не возникает сомнений, как мы будем спать. Он просто облекает меня со спины и пристраивает подбородок к моей макушке. Разница в росте здесь играет нам только на руку.
Я гасну с мыслью о том, что засыпать вот так кожа к коже — лучшее, что я когда-либо ощущала…
***
Как только слышу щелчок замка, со всех ног несусь в прихожую, чтобы уже там застыть в нерешительности как вкопанная.
Стою и наблюдаю, как Барс снимает обувь, резво выпрямляется и тоже замирает при виде меня.
Смотрим. Изучаем. Молчим.
Лупим друг по другу зеркально оробелыми взглядами.
Расстояние между нами постепенно густеет от разгорающегося напряжения.
Такая вот интермедия.
Не рискую приближаться. Попросту не знаю, как себя вести. Хочется кинуться ему на шею и честно сказать, что я скучала. И при этом понятия не имею, могу ли я так поступать? Вчера мы сошлись на голой вседозволенности, но может ли эта договоренность уже сегодня ничего для него не значить? Может ли она быть улетучившимся спустя сутки побочным эффектом момента, когда нас накрыло и мы ничего не соображали?
А утро? Утром мы тоже ничего не соображали, да? В особенности — я, проснувшаяся от вибрирующего томления, нарастающего в теле.
Мы
