Когда развеются миражи - Оксана Хващевская
Как Юля и предполагала, Ариан не стал задерживаться. Они остановились лишь однажды на полпути к Москве, чтобы размять ноги, сходить в туалет и выпить кофе. Все это время Старовойтов оставался на связи со своим отцом, и как только они въехали в город, мужчина попросил шофера езжать к больнице.
Бесконечные больничные коридоры и переходы, голубые стены, неяркий свет люминесцентных ламп, запах дезинфицирующих средств, лекарств и стерильности. Медперсонал, попадающийся на пути, чьи-то голоса и звук каблучков о кафель плитки, слишком громкий, слишком навязчивый.
Юля плотно сжала губы, мимоходом убрав с лица прядь волос, и вцепилась руками в полы халата, стянув их на груди.
Машинально кивнув присутствующим, но никого не видя перед собой, Шарапова остановилась у большого окна, забранного приподнятыми жалюзи.
Год назад, покидая Москву, ей казалось, ничего, кроме ненависти и презрения, она не оставляет за собой. Уезжая потерянной, испуганной и раздавленной, Юля не думала в тот момент о том, что увозит с собой. А уж то, что тогда творилось в сердце, и вовсе пугало. И меньше всего в тот момент ей хотелось думать о Гончарове. Проще было вычеркнуть его из своей жизни и навсегда обо всем забыть, чем думать, вспоминать и анализировать, приходить к каким-то выводам. Возможно, она опять пыталась обмануть себя, желая любой ценой обрести покой. Но, несмотря на все произошедшее, Юля никогда не желала Гончарову смерти.
Шарапова смотрела на него сквозь стекло, в котором отражались лица собравшихся, не отрывая широко распахнутых глаз, и пыталась примирить воспоминания о том человеке, которого знала, и этого, обездвиженного и сломленного, жизнедеятельность которого обеспечивали аппараты. Пыталась и не могла.
Матвей Юрьевич, которого она знала, циничный, жесткий, самовлюбленный мачо. Его волновали только собственные удовольствия и прихоти, одной из которых была и она сама, никогда бы не стал страдать от неразделенной любви, предательства и разбитого сердца. Он презирал и смеялся над всем этим, и не знал, что это такое! Но сейчас муж лежит за стеклом, находясь на грани жизни и смерти, и это обстоятельство являлось видимым подтверждением всего, о чем говорил Ариан. Так, может быть, цинизм, равнодушие и пренебрежение были только маской, за которой Гончаров, подобно ей самой, прятал свои чувства? Она не любила его и не скрывала этого, а он был слишком горд, чтобы выставить себя посмешищем, признавшись ей в любви. Зная его, Юля предполагала, Матвей Юрьевич скорей бы умер, чем допустил такое. Лишь однажды самообладание изменило ему, и слова о любви сорвались с губ, только она не пожелала их услышать. Он обидел ее, но ведь и ему тоже было больно. А если он умрет?
Самое страшное, что пугало Юлю и не давало покоя по дороге в Москву, это реакция и чувства, которые она может испытать, глядя на него, прикованного к больничной койке. Она страшилась тайной радости и некоторого торжества, но вместо этого была лишь растерянность да слезы, подступающие к глазам. Юля закусила нижнюю губу и снова потянулась к золотому крестику.
— А что здесь делает эта мерзавка? — вдруг раздался за спиной резкий и гневный возглас.
Шарапова медленно обернулась и оказалась лицом к лицу с госпожой Гончаровой, высокомерной и дородной дамой, матерью Матвея. Первый и последний раз они встречались на их свадьбе. Но и этого оказалось достаточно, чтобы у Юли напрочь пропало желание продолжить знакомство и общение.
— Кто разрешил ей здесь быть? Кто позвонил, как она посмела явиться? Ведь это все из-за тебя! Ты довела его до такого состояния! Господи! И что он только в тебе нашел! А-а-а… — протянула она, и столько в голосе было яда и презрения, что Юля даже вздрогнула. — Ведьма! Ты же ведьма, я всегда говорила Матвею, ты приворожила его! Колдуешь там в своей проклятой дыре! Ты приворожила его, приковала к себе, а потом бросила! Но и этого тебе показалось мало! Теперь ты решила избавиться от него! Конечно, денег-то нет! А жить привыкла на широкую ногу, ни в чем не отказывая себе! Явилась в надежде получить наследство? Рада, небось, видеть его в таком состоянии? Только знай, милочка, если с ним что-то случится, ты не получишь ни копейки! — сказала, словно выплюнула, женщина и замолчала, переводя дух.
Юля не прерывала Гончарову, не отворачивалась, не пыталась ответить. Она просто стояла и смотрела на нее, внутренне вздрагивая от ненависти и злобы, сквозивших в словах, глазах и интонациях. Она не понимала, за что та ненавидит ее, но сейчас не чувствовала к ней прежней холодной неприязни, которую Гончарова вызвала в ней при первой встрече. Сейчас Юля сочувствовала ей, но пожалеть не могла.
— Я так понимаю, наследство — единственное, что вас беспокоит? — совершенно спокойно спросила она. — По этому поводу можете не волноваться. Мне не нужны ваши деньги. И если это все, что вас беспокоит, я, пожалуй, отойду! — Юля говорила подчеркнуто вежливо.
Шарапова не стала дожидаться ответа. Отвернувшись, она шагнула к Старовойтовым, оставляя ту недоуменно моргать.
— Андрей Михайлович, вы видели врача? Что он говорит? — спросила девушка.
— Буквально полчаса назад врач был здесь. Прогнозы неутешительные, Юля. Он все еще не пришел в себя, и это беспокоит больше всего. У него сломано несколько ребер, перелом ключицы, сильно повреждена нога, но всерьез беспокойство вызывает черепно-мозговая травма. Именно из-за нее он в коме. И еще неизвестно, чем это может обернуться для него. Единственное, что радует, у него практически не повреждены внутренние органы. Врачи делают, что могут, нам же сейчас остается лишь ждать и молиться.
— Юля, возьми, пожалуйста, кофе, — к ней подошел Ариан и протянул стакан с горячим ароматным напитком. — Ты устала, и будет лучше, если я отвезу тебя к нам домой. До вечера здесь останутся мои родители и мама Матвея, а к ночи мы сменим их!
— Спасибо,
