Эмили. Отчаянная - De Ojos Verdes
Обнаженная. Бесподобная. Таинственная.
Будто произошедшее с ними за эти сутки — настоящая мистика. Сокровенное время, чудом оторванное от общего скопления похожих друг на друга дней.
— Я тебя люблю. Ты же веришь? Скажи, ты понимаешь, что это не блажь?
Мурашки по коже от отчаяния в голосе.
— Господи, Эмили… — он тут же хватает её в охапку. — Что ты себе напридумывала? Конечно, верю. Ну, что ты…тучка…
Кажется, в последовавшем выдохе слышится облегчение. А дальше…она вдруг лихорадочно целует, пускаясь заплетающимися прикосновениями по его телу. Которое всегда ей радо…и сиюсекундно отзывается. Пусть и нетерпеливо, но все же позволяет ему применить кондом, а затем полулежать-полусидеть, облокачиваясь на спинку кровати, полностью отдаваясь в ее распоряжение. Эмили приподнимается. И медленно-медленно опускается, принимая его в себя с явным вздохом удовольствия.
Будто до этого боялась, что мужчину у неё отнимут. И стремилась скорее слиться…
Марсель созерцает, будто находясь под гипнозом. Откинутая слегка назад голова, позволяющая даже во мраке лицезреть безупречную тонкую шею. Один из самых беззащитных и именно по этой причине — соблазнительных элементов женского тела. Но «осмотр» прерывается проникновенным шепотом. И слова эти оглушают его:
— Не шевелись. Я хочу почувствовать, как ты наполняешь меня. Как становится запредельно тесно. А потом грани стираются, я не понимаю, где заканчиваюсь сама, и начинаешься ты. Обожаю это ощущение. Мы одно целое. И ничего больше нет, всё пустое. Только это чувство. Самое честное, первобытное. Красивое. Правильное.
И он не шевелился. Молчал в своем тотальном потрясении.
А когда пришел в себя после принятия очевидных вещей, повалил Эмили на постель и…
Марсель впервые в жизни занимался любовью.
Обоюдное отчаяние и принятие того, что это — не что иное, как прощание, подстегивало продлить ласки, нескончаемые прикосновения и важные признания. Абсолютно беззвучные.
Заснули они уже под первые лучи солнца совершенно изнеможённые и опустошенные. Каждый не на своей половине кровати…
Вибрация на тумбочке не прекращалась. И продолжалась неприлично долго.
Мужчина просто психанул. Еще бы. Не прошло и двух часов, как он сомкнул веки. Не глядя на экран, принял вызов и хрипло рыкнул:
— Да!
Тишина. И спустя какое-то время настороженное:
— Марсель? Это ты?
— Ваграм, не смешно от слова совсем. А кто еще?..
— Может, владелица телефона?
И вот теперь по недоброму тону он понял, что катастрофа их настигла.
Глава 35
«Человеческий ум подвержен одному глубинному изъяну:
чтобы он осознал ценность чего-либо,
его надо этого лишить».
Амели Нотомб
Эмили была раздражена церемонным прерыванием сна. Марселю пришлось теребить ее плечо очень долго. Сквозь туман в сознании, она все же подумала, почему не поцелуем-то?.. И недовольно промычала:
— М-м?..
— Эмили, просыпайся. Ваграм звонил.
Отчего у него такой странный голос?
— И что ему от тебя надо в такую рань? Мы же только легли! — смогла сделать над собой усилие и выдать целое предложение.
— Не от меня. От тебя.
Девушка ничего не понимала. Зять, конечно, близкий ей человек, но утренние звонки по этикету — не формат их отношений.
Похоже, придется всерьез включить мыслительную деятельность.
Эмили приподнялась и несколько раз прошлась ладонями по лицу. Тело ныло, ему требовался отдых после такого марафона. Но раз на то пошло…
— Я сейчас позвоню…
— Не надо.
Она замерла, холодок прошелся по позвоночнику вниз, затем обратно к самому основанию шеи. Что-то не так. Напряжение слишком явное.
Осторожно повернув к нему голову, девушка окинула Марселя настороженным взглядом. Заметила свой телефон на его коленях и задохнулась от очевидной догадки:
— Ты…ответил…с моего?..
Мужчина молчал. Все и так предельно ясно. Застонать в голос ей не дало стойкое чувство, что плохие новости не закончились.
— Это сейчас не так важно. Твоя сестра… Эмили… Сын Иветы скончался.
Первая дурацкая мысль — теперь понятно, зачем она понадобилась Ваграму, тот не стал бы тревожить по пустякам. Вторая — закон подлости великолепен в своем постоянстве, ведь Марсель абсолютно точно принял вызов ненамеренно. И только третья — Господи, Артемки больше нет…
Через час они уже подъезжали к жилому комплексу, в котором находилась квартира Давида и Иветы. Всю дорогу девушка не проронила ни слова. Марсель тоже не спешил нарушать тишину.
Всё запуталось. Одно событие наложилось на другое, будто ты упал, и острые осколки одновременно впились в несколько мест, и не знаешь, какой извлечь первым…
Когда машина остановилась во дворе, и Эмили заметила мужские фигуры у подъезда, в числе которых стоял и Ваграм, неосознанно выдала:
— Не говори с ним о нас, пожалуйста. Я сама объясню. Не хватало еще, чтобы из-за меня вы поссорились…
Он посмотрел на нее так выразительно… Девушка съежилась. Ну, конечно, дурочка, куда ты лезешь в их отношения…
— Иди, Эмили. Ты сейчас сестре нужнее.
Ой, ли? Разве ей что-либо нужно? Разве в такой ситуации есть внешние факторы, способные утешить?
— Я просто хочу донести до тебя, что не позволю взять на себя всю ответственность. И за свои поступки буду отвечать сама.
— Как и я, Эмили. Иди.
Реакции были притуплены ввиду пережитого эмоционального апокалипсиса. Снег превращал всё в фантасмагорию. Белый фон и темные силуэты. Она шла медленно, не зная, как поведет себя, когда взглянет в глаза зятя. Это катастрофически абсурдно. Иметь тайные отношения два месяца и уже перед расставанием быть пойманными…
Ваграм, заметив ее, отделяется от небольшой толпы и направляется навстречу. Это вдруг приносит облегчение. Боже, это же Ваграм! Ее любимый, порядочный, понимающий старший брат!
Он распахивает объятия. Эмили тут же ныряет в них. И вот это соприкосновение с кем-то из семьи внезапно парализует, окончательно расставив приоритеты. Произошла трагедия! Ребенка нет. Пусть и больного ребенка. Но это живое существо… Ее кровь, часть ее жизни. Первый младенец, которого она обожала, брала на руки, умилялась… Артем умер.
Девушка сотряслась всем телом. Истерика, сдерживаемая больше часа, достигла своей точки кипения и вылилась наружу потоком соленой жидкости. Она знала, здесь поймут. Мужчина гладил ее по голове и прижимал к себе крепче. Эмили была ему благодарна за возможность выплеснуть эту боль. Потому что, когда поднимется наверх, будет обязана держаться и быть опорой сестре. У нее просто нет права проявлять слабость при ней.
Когда дрожь немного утихла, она подняла заплаканные глаза и скорбно
