Темный полдень - Весела Костадинова
— Пиздец, Андрюх, здесь месиво, — к нам подошел еще один мужчина, такой же высокий как Андрей. Я с трудом узнала в нем Алексея. — Живы только эти трое и один старый ублюдок. Остальных покромсали, там паззл «радость патологоанатома» собирать можно!
Андрей на мгновение напрягся, не убирая рук, которыми поддерживал меня, и холодно кивнул Алексею, как будто подтверждая, что так и должно было быть.
— Их было слишком много. А в голове пусто, — отозвался он. — Живыми остались, только те, кому суждено было выжить. Остальные… получили по заслугам.
Алексей фыркнул и бросил быстрый взгляд на меня, оценив состояние.
— Твою ж налево, Андрюх, девка совсем вымотана. И вторая едва жива. Их в машину надо хоть согреть. Да и этого, — он мотнул головой на Диму, — тоже. А со стариком что делать? Его бы по уму в ментовку сдать. Да хер знает, что он там напоет, задницу спасая.
Андрей взглянул на Алексея, его глаза стали холодными и расчётливыми, как у человека, привыкшего принимать жёсткие решения.
— Старик уже ничего не скажет, — проговорил он, словно решая проблему, а не человека. — Его сейчас никто не будет искать. Пусть остаётся здесь, где всё началось. И где закончилось.
Алексей кивнул, его лицо отразило спокойное понимание.
Андрей осторожно поднял меня на руки, легко, словно я вообще ничего не весила, бережно прижал к себе. Еще один мужчина уже уносил Наталью, которая была без сознания. Двое помогли подняться Диме, спокойно, но без деликатности.
Андрей уложил меня на сиденье джипа, покрытое тёплым пледом, и, склонившись надо мной, задержал взгляд, словно еще раз оценивая моё состояние.
— Всё, Айна, — его голос был приглушённым, почти ласковым, но в глубине тлела прежняя отстраненность. — Кошмар закончился.
Сказав это, он сделал знак Алексею, который занял место водителя, сам сел рядом с братом. Машина тронулась, оставляя за собой поляну, испещрённую следами ночного безумия, и в воздухе витало ощущение, что произошедшее останется в тени, забытое и скрытое от всех, кроме тех, кто это пережил.
32
Июнь
Сознание я потеряла еще в машине, во время возвращения в село. А когда пришла в себя, обнаружила в знакомой комнате в доме Димы, где полтора месяца назад вот так же восстанавливалась после нападения в лесу.
Комнату, как и тогда заливал солнечный свет, спокойный. Веселый и равнодушный к тому ужасу, что жил в моей душе. Свет проникал в каждую щель, обволакивал каждый предмет, но внутри меня он ничего не освещал. Я лежала на кровати, чувствуя себя так, словно прошло несколько веков, а не одна ночь. Тело, хотя и отдохнувшее, казалось чужим, словно оно тоже стало жертвой ритуала, оставившего свой отпечаток.
Рядом со мной сидела молодая девушка, смутно знакомая, словно я видела ее раньше. Да, одна из тех, кто кружились со мной в вечернем хороводе.
— Дядь Коль! — подскочила она с кресла, — дядь Коль! Она в себя пришла!
Старый фельдшер не заставил себя ждать, вваливаясь в комнату и заполняя собой пустое пространство.
— Как чувствуешь себя, Айна? — он присел ко мне.
А у меня было чувство, что я смотрю фильм.
Я попыталась ответить, но слова будто застряли в горле. Наконец, с трудом выдавила:
— Не знаю… как во сне….
Старик кивнул, его взгляд был проницательным, и в нём мелькнуло что-то вроде сочувствия. Он видел, что я не просто ранена физически, а что-то глубже разорвано во мне самой.
— Это понятно. Накачали тебя, девочка, знатно. В твоих наркотиках, как говориться, крови не обнаружено.
— Наркотики?
— Ну да. Адская смесь. То, чем тебя и Дмитрия Ивановича накачали вообще анализу не поддается.
Его слова ударили меня, словно ледяная вода. Наркотики? Я пыталась осмыслить это, но казалось, что мой разум отказывается воспринимать сказанное. Всё, что произошло той ночью, — неужели это было лишь галлюцинацией, выдуманной адским зельем? Но то, что я ощущала, казалось до жути реальным.
— Значит… это всё… — прошептала я, не в силах закончить мысль.
— Нет, не всё, — продолжил старик, и в его глазах читалась та суровая мудрость, которая не давала ему приукрашивать. — Некоторое было иллюзией, но не всякая дрянь объясняет такой масштаб, такой… — он поискал слово, но только вздохнул. — Тут ещё и тьма людская замешана, и древние обряды, девочка. Одной химией такие вещи не вытянешь.
Я закрыла глаза, чувствуя, как меня снова накатывает тот липкий страх, с которым я столкнулась в лесу. Слова фельдшера пробирались сквозь дымку, оживляя ужас воспоминаний.
— Вас, когда Андрей Николаевич привез, сразу к капельницам подключили. Димку, Дмитрия Ивановича, думал не вытащу. В него столько дерьма влили, что на троих хватит. И травить вас стали далеко не вчера, девочка. Вас обоих: и тебя, и Диму.
Слова фельдшера, медленно и беспощадно открывающие правду, отдавались гулким эхом в голове. Значит, это была не случайность, не ошибка, не мимолётная тьма, с которой можно было столкнуться и забыть. Нас целенаправленно травили, разрушали изнутри, вводя в этот кошмарный обряд, словно в какую-то ловушку, в которой каждый шаг только глубже затягивал в болото.
— Нас обоих… — прошептала я, не в силах полностью принять услышанное. — Но зачем? Зачем им это было нужно?
— Там, девочка, такая смесь была…. Она вроде как волю вашу ломала. Вы более восприимчивы к словам и чувствам становились. Понимаешь. Более податливы, более послушны, более внушаемы.
Эти слова погружали меня в новый уровень ужаса. Нам подмешивали что-то, что размывало наши собственные мысли, ломало волю, заставляло быть чужими марионетками. Странные вспышки ярости, необъяснимые эмоции, порывы, от которых я раньше с трудом сдерживалась — теперь всё это обретало зловещий смысл. Они подтачивали нас изнутри, заставляя чувствовать и думать так, как было нужно им.
— А Наталья…. Наталья как?
— Ну ей можно сказать повезло. Отделалась сильными ушибами, хоть били ее беспощадно. Да и волки ее не достали, основной удар на себя Дмитрий Иванович взял. Я вам, кстати, вакцину первую от бешенства уже вколол. Завтра вторая пойдет. Всего шесть — неприятно, но переживете. Лучше, чем помереть в муках. Дима, как в себя пришел, так от Натальи и не отходит.
Я устало закрыла глаза, отворачиваясь от окна и солнечных лучей. Действие наркотиков закончилось, а с ними и наши чувства. Слова фельдшера впивались в меня, лишая последней надежды на то, что хоть что-то из произошедшего могло быть настоящим, искренним. Дима… он был там, рядом с Натальей, а я… Я была здесь, лежала
