Темный полдень - Весела Костадинова
Пение стало почти невыносимым. И снова сознание стало заволакивать туманом сна, иллюзии. Моя воля подчинялась этому зовущему голосу, этому могучему приказу.
— Йома! — шептала Надежда.
— Йома! — вторили ей остальные.
— Йома! — шептало из глубин озера. — Отдайте мне Йому!
Я снова посмотрела на Наталью. Она едва держала глаза открытыми, но в этом затуманенном, затёкшем взгляде была какая-то просьба, безмолвная мольба, пронзавшая шум голосов и ритуала, словно яркий проблеск среди тьмы. Сила древнего обряда сковывала мою волю, но в глубине, там, где ещё оставалась моя истинная сущность, возникло отчётливое ощущение протеста, будто что-то внутри кричало против этого насилия, против жертвы, на которую я не соглашалась.
Я почувствовала, как руки Димы дернулись, становясь чуть теплее. Его губы прошептали имя. С болью и любовью. И имя это было не моим.
Ярость охватила меня изнутри, чистая, безбрежная ненависть к той, кто крала моего мужчину, мою половину. И эта ненависть была не нормальной, не естественной.
В глубине леса завыли волки.
Я подняла руки вверх, стремясь уничтожить соперницу раз и навсегда.
Я подняла руки вверх стремясь разрушить гипноз.
Я опустила руки вниз с силой, стремясь завершить ритуал
Я опустила руки вниз, ударяя не по жертве на алтаре, а рядом, о камень на куски ломая костяное оружие.
Это действие прозвучало как вызов, как отказ подчиняться чужой воле. Пение оборвалось, воздух будто стал густым, и в наступившей тишине я услышала шёпот — злой, глухой, недовольный.
Фигуры вокруг нас замерли, и мне показалось, что сама тьма отступила на шаг, сомневаясь в своём праве на жертву.
Наши руки с Димой распались, как и наш союз. Он тяжело повалился на камень, рядом с Натальей. Я тоже не удержалась на ногах, падая холодную землю, которая ходуном ходила под моими ногами.
Вой волков раздался совсем рядом с нами.
— Ты как мать… — услышала я злобное шипение Надежды. — Ты нелуншӧрика. Ты тьма!
Слова Надежды, пропитанные злобой и разочарованием, звучали, как проклятие, разрывая тишину и проникая прямо в сердце. Я лежала на холодной земле, чувствуя, как её враждебная сила будто бы вытягивает из меня остатки сил, а рядом, задыхаясь, тяжело дышал Дима. Наталья, едва живая, бессильно лежала на валуне, между нами всеми — мрачное, неподвижное присутствие, связанное с этим ритуалом, искажённым, нарушенным.
Вой волков становился всё ближе, его звуки наполняли тёмный лес вокруг нас, приближаясь, как ответ на надвигающуюся тьму. Мои руки дрожали, мои чувства были перемешаны с древними, чуждыми эмоциями, словно меня пытались переделать, перекроить, сделать чем-то, чем я никогда не была.
Я взглянула на Диму, но он избегал моего взгляда, не находя в себе сил или, возможно, желания смотреть на меня. Впервые я почувствовала, что стою одна перед этой тьмой, перед волками, перед всем, что несла эта ночь.
Надежда протянула ко мне свою сухую руку и с силой схватила за волосы, дергая голову назад и открывая мою шею. Над глазами сверкнуло что-то холодное, несущее смерть.
Вой прозвучал совсем рядом. Темная тень метнулась от камней прямо на Надежду, отталкивая ее от меня, рыча и воя. Волк стоял недвижимо, его глаза, светящиеся в ночи, излучали древнюю решимость, силу, которая исходила от самой земли. Надежда, поверженная и ошеломлённая, приподнялась, глядя на волка с ужасом и непониманием, словно это нарушение было против всех её ожиданий. Вой снова прокатился по лесу, и к этому одинокому защитнику присоединились другие тени.
Они шли как дикая, необузданная волна — целая матерая стая.
Один из волков рыча подбирался к беззащитной Наталье, чьи глаза безвольно закатились от ужаса. Волк прыгнул на нее, но Дима каким-то невероятным усилием столкнул девушку с камня, перехватив волка за шею.
Что-то острое впилось в мою ногу, заставляя закричать от дикой, невероятной боли.
Всё вокруг превратилось в хаос — волки нападали на всё, что двигалось, обезумевшие, они бросались на людей, разрывая круг, нарушая границы и ритуалы. Я пыталась отползти, хватаясь за землю, когда увидела, как Дима из последних сил держит волка, схватив его за шею, не позволяя зверю добраться до Натальи, которая лежала в изнеможении, неспособная даже сопротивляться.
Стая всё теснее сжимала круг, и лица людей, старейшин, участников обряда, исказились страхом и отчаянием, многие бросились врассыпную, спасаясь от беспощадного натиска волков. Воздух был наполнен криками, воем и звуками борьбы.
Звуки выстрелов, гулкие и неожиданные, прорезали ночной хаос, как удар грома. Волк, что терзал мою ногу, дёрнулся, его пасть разжалась, и он медленно осел на землю, оставив за собой след тёплой крови. Я, едва осознавая происходящее, судорожно попыталась отползти, но боль в ноге была невыносимой, словно пылающий огонь, охвативший плоть.
Волки еще метались по поляне, но яркие огни и выстрелы заставили их отступить, оставляя после себя настоящее побоище. На поляну один за другим выходили люди в форме, вооруженные ружьями и карабинами.
Тошнота подкатила к горлу, меня начало рвать. Одна из фигур высокая, самая высокая, отделилась от остальных и быстро направилась ко мне. Сердце сжалось от тревоги и непонимания. Боль в ноге становилась невыносимой, казалось, она пульсировала, разливаясь по всему телу, и вместе с ней накатывала тошнота, заставляя меня вновь опустить голову, отдаться слабости. В тумане, охватившем сознание, я успела разглядеть лицо этой фигуры — это был Андрей. Его лицо, спокойное и сосредоточенное, выглядело одновременно знакомо и чуждо. Он наклонился надо мной, его глаза пробежались по моим ранам, и выражение беспокойства затмило обычную холодность.
— Айна…. Не двигайся. Сейчас посмотрим.
Меня снова начало рвать, так сильно, что казалось выворачивает наизнанку. От того, что выходило из меня явно чувствовался приторно-тлетворный знакомый запах. И от него рвало еще сильнее.
Андрей не отворачивался, невозмутимо поддерживая мою тяжелую голову.
— Айна, — его голос прозвучал резко, словно выбивая меня из полубессознательного состояния. — Смотри на меня. Ещё немного, и всё это выйдет. Просто держись.
Я попыталась сконцентрироваться, удержаться в сознании, но новый спазм, болезненный и мучительный, снова пронзил меня. В какой-то момент мне показалось, что от этого ритуала во мне осталось что-то тёмное, словно частица того, что вселилось, теперь прощалась с моим телом, сопротивляясь до последнего.
Краем глаза я видела, как рвет и Диму. Как он стоит на коленях, пытаясь избавиться от того же, что и я. Но жалости к нему не было. Не было вообще никаких чувств.
Андрей по-прежнему не отпускал меня,
