Наталья Воронцова - Маринкина любовь
Соловьев уже стал заводить мотор, не ожидая возражений. Маринка всколыхнулась сначала всем телом вслед за ним, потом остановила себя. Что она делает! Какие острова, когда утро в разгаре и дома проснулись уже муж и сын, и не знают, где ее искать… Когда у Димки дома Светка с Ленкой тоже беспокоятся и ждут его!
— Дима, быстро выпусти меня! — тихо, но твердо сказала она.
— Ты с ума сошла? — заорал он. — Нет! Мы едем на острова!
— Дима, у меня дома сын. Я не могу его бросить. Я же мать… И Голубев…
— Сын и Голубев! — язвительно сказал Димка. — Ты думаешь обо всех, кроме себя. Ты же сама все сейчас рушишь! Ты вообще хоть понимаешь, что делаешь?
— Дима, выпусти меня. Мне действительно пора идти! Соловьев не пошевелился. Он сел на корму и, кажется, заплакал, отвернувшись.
— Ну как хочешь…
Маринка выпрыгнула из лодки прямо в воду и сделала несколько шагов в сторону берега. Димка по-прежнему не шевелился. Она отжала платье и быстро зашагала в сторону городка. Сзади на полных оборотах отчаянно взревел мотор…
Когда Маринка, воровато оглядываясь и шарахаясь от прохожих, торопливо подошла к дому, первое, что она увидела, — Голубева, понуро сидящего на крыльце. Вокруг него с игрушечной машинкой в руке бегал Илюшка и что-то лопотал. Сердце Маринки от такой картины едва не разорвалось.
— Доброе утро! — тихо сказал Голубев, увидев жену. — А мы уже думали, ты нас бросила. Сын плакал ночью.
— Нет, ну что ты… Я вас никогда не брошу! Просто так получилось…
Маринка быстро поцеловала Илью и стала боком протискиваться в дверь, надеясь, что муж не обратит внимания на ее мокрый сарафан.
— Завтрак на плите. Я приготовил тебе яичницу. И переоденься в сухое, а то простудишься…
Она думала, что ее ждет истерика, скандал, она была даже готова к разводу, осознавая справедливость мужниного недовольства или гнева, но Голубев ничего больше не сказал. Только на кухне осталась открытой бутылочка с валокордином. Маринке стало неловко настолько, что она уже проклинала себя за то, что сорвалась ночью, бросив мужа и сына…
Вечером Павел Иванович долго сидел в одиночестве на крыльце, курил. Маринка вышла позвать его спать:
— Пойдем, Паша, поздно уже…
— Не беспокойся, я сейчас. Иди спи. Я не буду тебя тревожить, лягу в сенях. Там воздух посвежее.
Дальше лето покатилось своим чередом, как будто ничего не произошло. Маринка с удвоенной энергией погрузилась в домашние дела. Димка как в воду канул. Сверкающую лунную ночь сменили беспощадные будни. Только с того самого дня Маринка с мужем больше никогда не спали вместе. Голубев до конца августа ежевечерне укладывался спать в сенях…
Где-то ближе к концу сентября поздно вечером в квартире Голубевых раздался телефонный звонок. Звонила Наташка, которая недавно вернулась с отдыха.
— Привет, как тебе отдохнулось?
— Нормально, — не задумываясь, ответила Маринка, — а тебе?
— Да так себе, — ответила собеседница, — только терпеть не могу мужиков. Кажется, мой отец был прав…
— Что ты имеешь в виду?
— Так, ничего… Забудь. Ты слышала, что братец-то в очередной раз натворил?
— Что случилось? — Сердце Маринки, как всегда при случайном упоминании имени Димки, рухнуло в пятки.
— А что это у тебя так голос изменился? Ты что, переживаешь за него, что ли, до сих пор? Брось, не стоит. Представь, он снова женился!
— Женился? — Маринка едва дар речи не потеряла. — Постой… Но он же женат… У него же Светка и Ленка!
— Ха-ха, — язвительно отозвалась Наташка, — ты и вправду ничего не знаешь о моем братце. Наш пострел везде поспел. Светка его выгнала еще весной. Он так распоясался, что стало просто невыносимо. Со всеми подряд… Стыдобища!
— То есть этим летом он уже был разведен? — воскликнула Маринка. — Почему же он ничего мне не сказал?
— Так, дорогуша, — голос Наташки сразу стал отстраненным, — ты что, в этом тоже поучаствовала? Мне Светка что-то намекала…
— Это не то, что ты думаешь. А на ком он женился?
— По-моему, он снова решил сделать плохо всем окружающим, в первую очередь — себе. Он женился на вдове на восемь лет старше себя!
— Но…
— Нет, ты дослушай! Она хромая, страшная, живет в деревне где-то за островами. Все местные считают ее ведьмой. Они с ним женились по какому-то дикому обычаю — вдвоем у костра на острове обменялись железными кольцами. И никого больше не было, только моего Серегу зачем-то притащили. Представь, он поехал, мне ничего не сказал. Я бы им там всем врезала хорошенько! Как ты думаешь, что это значит?
— Понятия не имею. Но может, он ее действительно любит?
— Мой брат? — расхохоталась Наташка. — Ну хоть ты не смеши меня. Мой брат никого не любит, кроме себя. И все это делает нам назло…
— Да ладно тебе! — Маринка до такой степени не могла прийти в себя от шока, что просто не в силах была больше разговаривать. — Я перезвоню, хорошо? У меня тут Илюшка проснулся…
Всю следующую ночь Маринка не сомкнула глаз. Перед ней снова проносились мгновения сладкой лунной ночи на берегу Оки. Почему он тогда ей ничего не сказал о разводе? Ведь все могло пойти совсем иначе… Так легко было — уехать вместе с ним на острова! Тогда она впервые подумала о фатализме судьбы, которая снова и снова настойчиво тянула ее на один и тот же круг, где осталось что-то недоделанное, непережитое, что никак не могло ее отпустить…
Об этом своем странном браке Димка после никогда ей не говорил, хотя и так было понятно, зачем он это сделал. Просто, как и прежде, он катастрофически не мог быть один. Одиночества Димка боялся больше смерти! А новая взрослая жена любила его и заботилась о нем в меру своих сил и скромных материальных средств.
Однако новобрачного пыла хватило у Димки ненадолго. Уже через несколько месяцев, когда Маринка приехала в Петровское проведать мать, они снова бродили вместе по заснеженным мостовым и пили горячий чай в местном кафе. Потом Маринка стала просто приезжать к нему раз в несколько месяцев — чаще совесть не позволяла, хотя тело и душа все время рвались к нему. Встречались на реке, в лодочном ангаре, а летом Соловьев возил подругу на те самые острова. Перед ее приездом он всегда переставал пить, брился и становился похожим на человека. Когда они были вместе, никто другой был ему не нужен. Потом он спокойно отпускал ее и сам никогда первым не звонил. Маринке рассказывали, что в ее отсутствие он куролесит так, что не только Петровское — все ближайшие деревни на ушах стоят. Но когда она приезжала, для него существовала только она — и никто больше. Так шли годы.
Маринкина семейная жизнь тоже была не совсем обычной, да и как могло быть иначе?
