Наталья Воронцова - Маринкина любовь
— А Лена как поживает? — спросила Маринка, чтобы разрядить обстановку.
— Как будто он ее видит! — презрительным голосом сказала Наташка.
— Ничего, нормально. Растет, вся в отца! А Илюха твой как?
— Тоже хорошо. Я с ним приехала, он сейчас у мамы.
— И уедем мы отсюда сразу после крестин, так что не раскатывай губу на то, чтобы отметить! — добавила Наташка.
Димка отошел.
— Зачем ты с ним так? — спросила Маринка, покачивая Юльку.
— Тошнит меня от него! Ненавижу таких мужиков! Ничтожество!
— Наташка, он тебя так любит! Когда мы с ним вместе с тобой рожали, он больше меня переживал. Он тебя так любит!
— Что ты сказала? — присвистнула Наташка и уставилась на Голубеву с непониманием. — Вы с ним… что делали?
Ответить Маринка не успела, поскольку началась церемония. Первую ее часть Юлька проспала крепким сном на руках у крестной. Когда малышку окунули в купель, она открыла глазенки и попробовала жалобно пискнуть.
— Ну что ты, девочка! — прошептала ей Маринка. — Сейчас с тобой чудо происходит. Не надо плакать, лучше посмотри вокруг…
И Юлька покорно перевела глаза на иконы и смотрела на них не моргая. Потом снова задремала. Несколько раз Маринка встречалась взглядом со стоявшим неподалеку Димкой. Его обычно светло-серые глаза казались сейчас глубокими и темными. Он сосредоточенно держал в руках свечу, оплывающий воск с которой капал прямо ему на свитер. Но Димка этого не замечал, погруженный в какие-то мысли.
Когда все закончилось, Маринка бережно передала Наташке дочь, закутанную в одеяльце.
— Принимайте новокрещеную!
— Неужели не раскричалась даже? Я тут три сигареты выкурила, пока ждала. Все прислушивалась: сейчас заорет, забирать придется…
— А что нам орать было? — Маринка наклонилась к девочке. — У нас все было хорошо, правда, крестница?
Юлька улыбнулась и показала всем маленький розовый язык.
— Что ее ждет… — вздохнула Наташка. — Милая, спасибо тебе. Я не ошиблась в выборе крестной.
— Еще бы! — хмыкнул подошедший Димка. — Я все смотрел — она с ребенком сама как с иконы… Я всегда говорил: мадонна!
— Помолчал бы! — взвилась Маринка и быстро зашагала прочь.
— Что это с ней? — строго спросила Наташка брата.
— Откуда я знаю? Она ведь всегда была странная, — ответил тот, даже не смутившись.
На следующее лето в знакомые места Маринка не поехала, хотя Наташка, с которой они после крестин стали общаться часто, не раз уговаривала ее отправиться с ней в Петровское. Отрекомендованная Матвеевне, Наташка поселилась там, где в предыдущие годы жила сама Маринка.
Маринке же через прежних знакомых мужа по министерству удалось каким-то чудом устроиться нянечкой в детский лагерь на Черноморском побережье. Маринка уехала туда на все лето и забрала с собой сына. Худенький, бледный после затяжной весны Илюшка в первый раз увидел море и вдоволь наелся фруктов.
Осенью она вышла на работу в школу, а сына скрепя сердце отправила в детский сад. Естественно, уже на следующий день Илюшка заболел ангиной, и Маринка с мужем попеременно правдами и неправдами вырывались из школы, чтобы сидеть с ним — специально устраивались работать в разные смены. Год проскользнул незаметно. На следующий сезон устроиться в летний лагерь на море не удалось, политическая чехарда сказалась и на детском отдыхе. Денег на то, чтобы ехать самим куда-то отдыхать, не было. Так семья Голубевых в полном составе снова оказалась в Петровском, поскольку в Москве стояла невыносимая, тяжелая жара.
Многие жители Петровского, наслышанные о приключениях Маринки, с нескрываемым любопытством таращились на неразлучную троицу. Было похоже, что все наконец устоялось у них в семейной жизни. С раннего утра Павел Иванович вел жену и сына на прогулку к реке. Сам Голубев жару не переносил, поэтому надевал большую белую панаму и усаживался с газетами в тени под деревом. Маринка с сыном резвились на солнышке, играли и купались. Наступил момент, когда все прежние тревоги, казалось, окончательно отступили. Первые дни Маринка опасалась, что увидит Димку, но он не показывался, и ничто не омрачало их семейный отдых.
Однажды на улице, направляясь за молоком, Маринка встретила Смелова-старшего. Что приключилось с ним за эти годы! Он сильно поседел и постарел так, что у Маринки сердце екнуло, когда она его увидела.
— Андрей Семенович, здравствуйте! Что с вами? Смелов махнул рукой и едва не заплакал.
— Дело всей жизни, — пробормотал он, — а они прихлопнули его за несколько дней! Да как же так можно!
Оказалось, что райком закрыли, а Смелова отправили на пенсию. После этого у него был инфаркт, от которого он с трудом оправился. Маринке стало стыдно, что она даже не знала об этом.
— Андрей Семенович, может быть, вам чем помочь? Мы с мужем все лето в городе… Вы скажите только!
— Да разве тут поможешь… Я бы им всем… — Смелов погрозил кулаком куда-то вверх.
— Мне жаль, — помялась Маринка, — очень жаль. А Борис как поживает? Навещает вас?
— Куда уж там, навещает! — горько сказал Смелов. — Борис наш в Германии второй год. Работать его туда в частную клинику пригласили. Только письма пишет, да и то редко…
— Да что вы!
— Я его отговаривал уезжать, а теперь, глядя на все это, думаю, правильно мой мальчик поступил. Нечего тут делать, все разваливается… И медицина развалится. Про тебя Борька все время спрашивает. Как ты живешь-то? Счастлива? Что сказать ему?
— Даже не знаю, — растерялась Маринка. — Скажите, что, наверно, счастлива. Я не думаю об этом, Андрей Семенович. Мне некогда… У меня ребенок! А Боре привет передавайте! Скажите, что все у меня хорошо.
— Передам… Ты не забывай, заходи к нам, Мариночка, посидим, чаю попьем… И мать рада будет. А то, кроме кошек, никакой у нас радости.
— Конечно зайду, спасибо…
Маринка была потрясена и подавлена этим разговором. Неприятности, происходящие с Голубевым, она воспринимала как-то философски. А вот в ситуации со Смеловым была острейшая несправедливость. Ведь такой работник был, огонь просто! И Борька теперь в Германии… Вот бы увидеть его, каким он стал!..
В августе временной семейной идиллии Голубевых наступил конец. Не пойми откуда на Маринкином горизонте вновь появился Димка. Он подкараулил ее, когда она развешивала во дворе белье:
— Привет!
— Ой, кто здесь? — испугалась Маринка и выронила таз. — Ты, что ли?
— Я, не бойся.
Прямо перед ней в тельняшке и закатанных по колени штанах, широко расставив ноги, стоял Димка. Он загорел до черноты, а выгоревшие волосы казались совсем белыми.
— Откуда ты берешься только, чертяка? — недовольно прошептала Маринка, оглядываясь в сторону дома. — Что надо?
