Музыка льда. Осколки - Анна Беляева
— Продолжаем работать!
Илья рассматривает ее руку с саженной костяшкой. Тихонько тянет ее за собой приговаривая:
— Мы только на минуту. Надо заклеить пластырем. Пойдем. Пойдем.
Пока они добираются до аптечки, спрятанной в тренерском столе, бешенство полностью растворяется, оставляя после себя липкую вязкую пустоту. Виктория тяжело садится на стул, не обращая внимания на манипуляции Ландау. Опускает лицо в свободную руку и со вздохом произносит:
— Ну, что я за тренер, Илюш?!
— Нормальный тренер. Нормальный человек на пределе. Не убивайся, Эр!
Он хочет ее обнять и спрятать от ее же собственных мыслей, которые женщину сгрызают, но та упирается в него руками и делает шаг назад. Все, что ему удается — взять тонкую руку с заклеенным пальцем и почти невесомо прикоснуться губами к запястью, повторив:
— Не убивайся, Эр! Всякое бывает.
Хореограф отправляется работать, а еще через 10 минут возвращается на лед и Домбровская. И, можно сказать, что, с учетом прогремевшего в самом начале взрыва, остальная тренировка проходит спокойно и в отличном рабочем ритме.
****
Распустив детей после занятия, поменяв коньки на кроссовки, женщина возвращается в кабинет и погружается в расписание. За полтора часа она успела не только успокоиться, перестать бессмысленно бичевать себя за срыв, но и выстроила план.
Виктория не умеет просить прощения. Во-первых, в силу характера, а, во-вторых, она редко бывает неправа. А когда бывает, предпочитает оплачивать свою неправоту действиями, а не сорить словами.
Минут через 15 поднимается, накидывает пальто на спортивный костюм, в котором вела тренировку, и выходит из здания в смежный корпус медицинского комплекса, где сейчас у Леоновой должен быть массаж. Если повезет и девушка не сбежала сразу домой.
****
Кроссовки успели вымокнуть в ноябрьских талых лужах, пока она дошла до медкабинетов. Но зато в остальном явно повезло: не вызывало сомнения, что на массажном столе именно с Милой сейчас заканчивает процедуры их лучший специалист.
Увидев Викторию, мужчина приветственно кивнул и пошутил:
— Экая ты, Леонова, “звезда”, тренер бегает посмотреть на твою расквашенную о лед мордашку даже сюда! — и тут же фыркнул, — Да, не зажимайся так! Ты еще по стойке смирно встань! Виктория Робертовна простит тебе неподобающее положение и внешний вид.
С шутками и прибаутками массажист накидывает на Милину спину простыню и говорит:
— 30 минут лежи, отдыхай. Я пойду чайку попью пока.
На прощание раскланивается с Домбровской и выходит.
— Свободный лед есть в пятницу в 8 вечера. Я заняла его для нас, — сообщает Виктория.
— Да уж… Интересно… — отвечает в массажный стол Мила, и больше ничего.
Не все ль равно, что люди говорят? Иди за мной, и пусть себе толкуют!
— Мил, ну, я же пытаюсь исправить свою ошибку! — в конце концов, устав от молчания, произносит Вика.
Девушка резко разворачивается на спину, приподнимаясь на локтях. Простыня соскальзывает, открывая практически нагое тело. Верхняя губа заплывает гематомой, которая осталась от неконтролируемого удара тяжёлой тренерской рукой.
— Зачем? — вызывающе произносит спортсменка, — Зачем, Виктория Робертовна, вы хотите исправить что-то? Все стало прозрачно как никогда!
Смотреть на девичье лицо с синяком почти физически больно. Домбровская била изо всех сил, не раздумывая, и уж, конечно, не пытаясь смягчить удар. И жалеть об этом срыве, который так ясно проявился на лице ее нежной девочки, ей теперь до конца собственной жизни.
— Мил, мы же не чужие друг другу люди! Ты мне дорога. Я люблю тебя, в конце концов! — правду говорить легко и приятно, но больно, как проехаться в падении кожей по асфальту.
Она помнит огромные детские глаза Милки в первый день на катке, неуклюжие заплетающиеся ножки, которые старательно вычерчивали линии лезвиями по льду. Кривоватые вращения, того и гляди, свалится на попу с задранной ногой. Это их жизнь рядом, вместе. О таком не забудешь. Из этого выросла ее любовь к маленькой девочке, девушке, спортсменке, победительнице.
— Любовь?! Я заметила эту любовь. И почувствовала! — голос спортсменки дрожит, пальцами она касается синяка.
Вика морщится от этого прикосновения, будто это к ее синяку приложила ладонь Мила.
— Я же прошу прощения! Я совершила огромную ошибку. И я пришла ее искупить! — в конце концов повышает голос Домбровская, — Неужели для тебя этого так мало?
Леонова долго и пристально смотрит в глаза своему тренеру:
— Искупить? И на что же вы готовы, любезная Виктория Робертовна, во искупление? — вдруг почти нежно произносит фигуриста.
— Чего ты хочешь, Милк? — тихо и очень устало отвечает ей женщина.
Из груди девушки врывается короткий неконтролируемый смешок:
— Как все люди — любви!
— Любви? — удивляется тренер, — Разве мало я отдала тебе своей любви? За все годы? Я сделала все, что могла!
— Точно все? — коротко и требовательно вопрошает девушка.
— Да! — так же коротко отвечает Виктория.
— Да? — вопросительно утверждает свое несогласие фигуриста.
— Да! — отвергает ее вопрос тренер.
И этот диалог так неожиданно похож на тот, давний, в зоне кисс-энд-край…
****
второй соревновательный день олимпийского турнира
— Я сделала все, чтобы победить. Все, что могла! — рыдает под прикрытием спины Григорьева, защищающего ее от камер, Мила. Их трое перед всем белым светом, сколько не прячь, а рыдание девушки увидят миллионы.
— Точно все? — требовательно и жестко держит ее над поверхностью собственного горя Домбровская.
— Да! — выдыхает Мила.
— Да? — вопрос-несогласие с ее трактовкой летит в самое сердце от тренера.
— Да! — сопротивляется спортсменка.
— Нет, ты сделала не все! — обрубает одним ударом Вика всякую претензию к мирозданию и лично к Виктории Домбровской.
****
— Нет, ты сделала не все! — мстительно выдыхает Ленова. И после короткой паузы, — Раздевайся!
Борьба взглядов, которой могут позавидовать боксеры-тяжеловесы. Огромные юные темные зло и обиженно ждут то ли мести, то ли исполнения мечты. Пристальный с искорками света у самых зрачков зеленый пытается разглядеть правильный ответ, который поможет утвердить уже принятое почти решение развернуться и уйти. И неясно, что Виктория заметила в себе или в Миле на этом поединке без единого слова, но она резко дернула пояс серого тренча, повела плечами и сбросила пальто, не глядя, на пол.
Когда рука тренера взялась за молнию спортивной кофты, застегнутой до самого подбородка, на лице девушки мелькнуло какое-то странное выражение, то ли испуг, то ли недоверие, то ли разочарование в самом светлом.
Кофта упала на пол
