Луиза Дуглас - Love of My Life. На всю жизнь
Натали стояла, переводя взгляд с Марка на меня и обратно. Я знала, что в этот момент она думает о фотографии, которую обнаружила в телефоне. Я знала, что она что-то подозревает. От меня не укрылось также и то, что она постоянно держит руку на животе, и то, что она снова надела цветастую блузку с розами. Она всегда носила ее во время беременности.
Кто-то из детей заплакал. Наверное, ребенок испугался грозы. А может быть, меня. Небо над Портистоном стало почти черным. В ресторане тоже стало совсем темно.
Марк сделал еще одну попытку.
— Лив, я умоляю тебя…
— Умоляешь меня не говорить правду, Марк? Значит, вот как ты теперь запел?
— Что все это значит, Марк? — спросила Натали, дергая его за рукав. — О чем она говорит?
Марк был бледен как смерть. Я видела, что он в панике. Я презирала его. Он не стоил и мизинца Луки.
— Скажи ей, Марк, — насмешливо произнесла я. — Давай, смелее. Скажи ей.
Марк повернулся к Натали и взял ее руки в свои.
— Нат, я…
— Оливия, — послышался новый голос. Это был Маурицио. Его рука успокаивающе легла мне на плечо. — Пожалуйста, не делай этого. Подумай о Луке.
Я подумала о Луке.
Марк не сводил с меня глаз. Я посмотрела на некрасивое растерянное лицо Натали. Она напоминала обиженного ребенка. Рука Маурицио слегка сжала мое плечо.
Я сдалась.
Какое я имела право снова врываться в ее жизнь?
Я принесла ей достаточно горя.
— Ему нечего рассказать тебе, Натали, — сказала я. Мой голос был ровным и спокойным. — А меня можешь не опасаться. Я больше не желаю иметь ничего общего ни с кем из вас.
Дождь усилился. Тяжелые капли барабанили по оконному стеклу как миллионы крохотных кулачков. Если я хотела, чтобы меня услышали, надо было говорить громко. Я отступила от Маурицио. Мне больше не нужна была его доброта. Слишком поздно. Я посмотрела на лица окружающих меня людей. Половина из них были связаны генетическими и кровными узами. И я все поняла. Они не ненавидели меня, они просто ревновали. Они завидовали мне, потому что Лука выбрал меня. Он предпочел меня всем им. И эпитафия на надгробии была всего лишь одним из проявлений их ревности.
— Вы просто лицемеры, — сказала я. — Все вы. Вы всегда утверждали, что любите Луку и желаете ему счастья. Но это неправда. Потому что Лука был счастлив только рядом со мной.
В просторном помещении «Маринеллы» вдруг стало очень тихо. За окном было серым-серо, струи дождя хлестали по стеклу, и я вдруг почувствовала себя очень усталой. Расслабившийся и благодарный Марк протянул мне стакан с каким-то напитком. Это было что-то вроде чистого спирта. Я выпила его залпом. Мои колени подогнулись, и мне пришлось опереться на стол, чтобы не упасть.
Как-то я слышала по радио выступление какой-то дамы-астронома. Она объясняла, что во Вселенной ничто не исчезает и ничто не заканчивается. Она говорила, что расстояние от Земли до ближайшей обитаемой планеты составляет восемь световых лет. А это значит, что инопланетянин, рассматривающий «Маринеллу» в телескоп, сейчас видит Луку, который стоит рядом со мной на их с Марком дне рождения восемь лет назад. Как же я завидовала этому инопланетянину с его телескопом!
Глава 59
Под пристальными взглядами всех присутствующих я вышла из ресторана. Я ни разу не оглянулась. Я знала, что никогда больше не вернусь сюда. Дверь захлопнулась за моей спиной. Я стояла на террасе «Маринеллы» рядом с гигантским пластиковым стаканчиком мороженого и смотрела на море. Ливень продолжался, и очертания строений на набережной казались размытыми. Остров Сил был лишь бесформенной бледно-серой массой и напоминал какую-то брошенную и забытую вещь. Все краски окружающего мира поблекли и сгустились до различных оттенков серой, в воздухе пахло влажным асфальтом и печалью.
Дождь заливал глаза, и мне приходилось постоянно моргать. Тоненькие струйки дождевой воды уже стекали по моей шее и рукам. Одежда прилипла к телу, но я не двигалась с места, чувствуя, как этот ливень смывает все мои печали. Они стекали к моим ногам и вместе с потоком воды уносились в сточную систему, оттуда попадали в пролив и бесследно растворялись в бескрайних морских просторах.
Я услышала, как за моей спиной открылась дверь, и меня окатила волна теплого воздуха. Ко мне подошел Маурицио. На нем по-прежнему был фартук и рубашка с короткими рукавами. Он принес зонтик и раскрыл его над моей головой. Мы молча стояли рядом и смотрели, как миллионы капель дождя вспенивают серо-зеленую поверхность моря.
Через некоторое время Маурицио сказал:
— Ты сможешь простить нас, Оливия?
Я ничего не ответила. Что я могла ему сказать?..
— Мы все знаем правду, — продолжал Маурицио. — Мы все знали, как относится к тебе Лука, задолго до того, как он увез тебя в Лондон. Нам нужно было поддерживать вас, а мы все время пытались вас разлучить.
Я покачала головой. Слишком поздно. Уже ничего нельзя было исправить.
— Мы не захотели и не смогли понять Луку, — сказал Маурицио. — Он сделал то, что должен был сделать, а мы, вместо того чтобы корить себя за то, что вынудили его к таким действиям, во всем винили тебя. Все это время мы во всем винили тебя. Мы очень виноваты перед тобой, Оливия.
Я закрыла глаза. Маурицио вздохнул.
— Так было проще всего, и это устраивало всех нас, — сказал он. — Особенно Анжелу. Но это было неправильно.
Небольшие волны, разбиваясь о гальку, откатывались назад и снова набегали на берег. Дождь, струящийся с неба, растворялся в море. Вечный, неизбежный круговорот… Все возвращалось на круги своя.
Я вернулась в Лондон.
Глава 60
Моя сестра Линетт настояла на том, чтобы я осталась у них с Шоном. Она выделила мне свободную спальню, поставила на туалетный столик вазу с цветами, принесла журналы, «Лукозейд»[8] и кишмиш и ухаживала за мной, как за тяжелобольной. Она предоставила в мое распоряжение старый лэптоп Шона и посоветовала написать обо всем, что со мной произошло. Она сказала, что это принесет мне облегчение, и она была права.
Вот уже несколько месяцев мои родственники нежны, добры и терпеливы, как святые. Они готовят мне напитки и бутерброды, а я с удовольствием помогаю им в приятных повседневных хлопотах: обрезаю увядшие розы в саду, крашу оконные рамы и шью новые чехлы для диванных подушек. Линетт все время пытается вовлечь меня в обсуждение телевизионных передач. Ей нравятся документальные фильмы о людях, которые покупают старые сараи и превращают их в красивые дома. Шон старается рассмешить меня и снабжает алкоголем. Он тоже курит самокрутки, и я с удовольствием вдыхаю знакомый сладковатый запах табака. Когда они уходят на работу, я пишу свою исповедь и валяюсь в постели. Иногда я хожу гулять. Черная собака тоски всегда со мной. Я понимаю, что она никуда не денется, пока я не научусь жить самостоятельно.
