Сладостное заточение - Нева Олтедж
— Я-я… Это не было… — заикается он, не отрывая глаз от кобуры, выглядывающей из-под моего расстегнутого пиджака. — У меня не было выбора. Мне о-очень ж-жаль.
— Хм.
Подтянув к себе стул и повернув его вбок, я обхожу его и усаживаюсь на широкий подлокотник. Коллинз следит за моими действиями широко раскрытыми, безумными глазами. Он не двигается с места, просто стоит на краю причала и выглядит довольно комично в своем наряде деревенщины.
— Не было выбора. — Скрестив лодыжки, я опираюсь на твердый край. — А если быть честным, какой же на самом деле был у тебя выбор?
Он сглатывает. Громко. Его взгляд метнулся к моему пистолету.
— Максимальный срок для тебя или мои связи с мафией будут раскрыты.
— Понятно. И кто же сделал это предложение?
— Я не знаю. Клянусь. Я… я… я получил записку. Она не была подписана, и я понятия не имею, кто ее послал. В инструкциях требовалось полное тюремное заключение, без возможности на условно-досрочное освобождение. У них… у них был список всего, что я делал для Коза Ностры.
Я улыбаюсь.
— Должно быть, список был немаленький.
— Пожалуйста. Это не моя вина. Я… я сделал все, что мог. Я пошел на риск, приговорив тебя всего к восемнадцати годам вместо максимальных двадцати.
Пятна пота расползлись по его подмышкам. Он выглядит таким старым и жалким, пытаясь оправдать то, как он спас свою задницу за счет моей. Чертов трус. Где это чувство чести? Принятия ответственности за свои собственные действия? Если ты делаешь глупости, то имей наглость хотя бы отстаивать свои решения.
Если бы он мне сказал, что я заслужил наказание, я бы его отпустил. Но это?
Этот идиот не получит от меня пощады.
— Ты можешь предположить, кто это был? Кто мог прислать тебе эту записку?
— Нет. Понятия не имею.
Он говорит правду.
Я знаю. Он бы выдал имя, как только увидел меня, и все ради того, чтобы спасти свою никчемную задницу.
Еще один гребаный тупик.
Не ужели.
— Ну, поскольку ты мне больше не полезен, я, пожалуй, пойду. — Я выпрямляюсь и застегиваю куртку. Коллинз наблюдает за мной со смесью удивления и облегчения, отразившихся на его лице.
— Я… Я рад, что ты выжил. И ты, кажется, в хорошей форме. Хорошо выглядишь. Я… Мне нравится твоя новая прическа. — Нервная усмешка искажает его бородатое лицо. — Если я когда-нибудь смогу что-то для тебя сделать… У меня все еще есть связи и…
— Одну вещь.
— Конечно. Все, что хочешь
Я встречаюсь взглядом с лицемерной задницей, которая сыграла огромную роль в разрушении моей жизни.
— Не усложняй себе жизнь.
На мгновение я позволяю себе насладиться его растерянным выражением лица. А затем бью кулаком по его носу, отбрасывая ублюдка назад.
Он падает в воду, как тонущий камень, вызывая всплеск гигантских размеров. Гуси взлетают, наполняя воздух какофонией громкого гоготания. Из-за его метаний и массового отлета местных водоплавающих пруд, некогда спокойный, становится бурным и мутным. Я подхожу к краю причала и опускаюсь на одно колено как раз в тот момент, когда голова Коллинза всплывает на поверхность. Он безумно мечется, широко раскрыв красные глаза, пытаясь перевести дыхание. И все это время, движимые инстинктом самосохранения, птицы кружат в небе над нашими головами.
— Знаешь, какой первый урок я усвоил в тюрьме? — Я улыбаюсь и наклоняюсь вперед. — Брить свою чертову голову.
Моя рука выбрасывается вперед, хватая его мокрые волосы на макушке. Под крики птиц толкаю Коллинза под воду. Он сопротивляется, отчаянно пытаясь вырваться из моей хватки. Громкие крики птиц не позволяют крикам судьи достичь меня, но я слышу его беззвучный вопль в своей голове. Это напоминает мне мои собственные каждый раз, когда меня бросали в одиночную камеру. Крики ярости и ужаса, пока я медленно терял свой чертов разум. Я задавался вопросом, смогу ли я когда-нибудь вернуть все это.
Я держу его голову под водой, пока его вялые пальцы не соскальзывают с моего запястья. Как только я отпускаю, его тело начинает тонуть, его лицо — застывшее от ужаса — едва различимо сквозь осадок. А его остекленевшие глаза, словно силясь увидеть сквозь муть, обращены к небу. К стае птиц, все еще кружащей над ним.
Поднявшись, я стряхиваю воду с руки и иду обратно через причал. Моя арендованная машина припаркована на некотором расстоянии, за кустами вдоль дороги. С учетом пробок мне понадобится около четырех часов, чтобы вернуться домой. Это значит, чуть больше восьми часов — восемь часов вдали от моего ангела. И я уже начал ощущать последствия разлуки с ней.
Гнев. Страх. Потребность в воздухе.
Она действительно тот воздух, который мне нужен, чтобы продолжать жить.
Я достаю из кармана телефон.
Убери телефон. Ты звонил ей час назад.
Ну и что? Я хочу убедиться, что с ней все в порядке.
Оу… Ты превращаешься в настоящую неженку..
А ты становишься занудой. Почему бы тебе не отвалить.
Неблагодарный ублюдок! Если бы не я, тебе не к чему было бы возвращаться.
Кроме моего рассудка. Теперь, пожалуйста, заткнись к чертовой матери, чтобы я мог позвонить по телефону? Я не могу разговаривать, пока ты тявкаешь на заднем плане.
Нет, думаю, я останусь. Видеть тебя взбешённым всегда приятно.
Лжец.
Сам такой!
Не начинай. Ты тоже хочешь услышать ее голос.
Эй… Ты забыл? Я все слышу, даже когда ты думаешь, что меня нет.
Я сжимаю переносицу. Я, конечно, это знал, но мне не нравится, когда мне об этом напоминают.
Ты — это я. Я — это ты. И я никуда не уйду, так что смирись уже с этим. И позвони нашей девчонке.
Ты будешь молчать?
Ладно.
Хорошо. Я киваю и набираю номер Захары.
Глава 20
— Больше никакого коньяка для Тициано, — шепчу я служанке, когда она проходит мимо меня, неся поднос с наполовину наполненными бокалами.
Девушка останавливается, ее взгляд устремляется на группу мужчин, сидящих за столом в центре гостиной.
— Но он только что попросил еще одну. Двойную порцию.
— Я знаю. Принесите ему вместо этого стакан имбирного эля. Сомневаюсь, что он вообще заметит разницу. Но если он это сделает и начнет доставлять тебе неприятности, просто развернись и уходи. Я разберусь
