Ева Пунш - Крысоlove
*
самое страшное – это когда уже накрутила себя до любви. а тут – вдруг – бац! – и кончила.
и вот это и есть – самое страшное попадалово. потому что как-то нечестно и не по правилам.
4
Он говорит:
– Встретимся? Точнее, не говорит, а будто спрашивает. «Встретимся?» – это такой вопрос. Ну я говорю:
– Да. Нет, я говорю:
– Может быть. Потом добавляю:
– Конечно. И еще:
– Наверное. ...несколько раз говорю... И тут он все ломает, потому что спрашивает:
– Сегодня?
Нет, не спрашивает, «сегодня?» – это не вопрос, это предложение. Утверждение. Его уверенность, что мы можем сегодня.
Я не могу. Я не умею, когда сегодня. Мне и завтра – это неудобно. Нет. Не буду. Да, наверное, может быть, конечно, обязательно. Но не сегодня. Нет. Невозможно/unmoglich. Он все правильно понимает, предлагает:
– Вчера?
Вот. Это прекрасно, мне нравится, мне всегда нравилось встречаться вчера, но мне впервые это предложили.
Он мне рассказывает – как мы встретились вчера, какое вино пили. Я ему охотно верю, что белое вино было прохладным, а красное терпким и солоноватым.
Я вообще верю, потому что вчерашнего дня у меня не было, а у вчерашнего дня не было меня.
Я спала вчера весь день. От полуночи до полуночи. День был красив. Возможно – мне снилось – и первое свидание – и белое вино.
И этот мужчина, который сегодня предложил мне встретиться вчера.
По проволочной зыбкой лестнице – спуститься под мост – и оказаться на зыбком понтоне между двух Шмидтовских мостов.
– Слушай, а почему здесь нет людей, таких же умных, как мы?
– Ты правда считаешь, что это признак ума, то, что мы пьем под мостом?
Между двумя мостами течение быстрое, но хаотичное – водовороты и суета вокруг подпор моста. Вода мечется и светится отраженным золотом фонарей, ни один рисунок не повторяется дважды. Я смотрю в эти золотые всполохи до головокружения. Черное и золотое, мечется.
– Смотри, это круче, чем заставки windows! Мужчина терпеливо объясняет:
– Есть многое на свете, друг Гораций...
...
(не слышит он специальных интонаций)
Мост грохочет над нами, гудит и дергается. По мосту идут машины и люди. И ангелы. Мои ангелы – трансвеститы, я смотрю снизу – на их крылья. У некоторых крылья – с колесами.
Мы поднимаемся на мост – стоим на разводной его части. Пьем запретные грузинские вина.
Рядом молодые люди пьют кефир – из одного горлышка.
Ангельский невинный благопристойный кефир – в час ночи на мосту.
Мост трясется, дрожит и гудит. Я подозрительно смотрю на мужчину:
– Как ты это делаешь?!
Вино кончается быстрее, чем кефир у трансвеститов. Мы стоим на мосту – по разные стороны от шва. У Сына лейтенанта Шмидта – шов декоративный, не для разводок.
Дяденька-дпс-ник в зеленом «купальнике» просит нас разойтись по своим сторонам, сейчас эта платформа по центру моста – медленно поползет вверх.
Прохожий, сняв ботинки, мечется между двумя дпс-никами. Этот босой прохожий упорно хочет – взмыть в небо – вместе с центральной платформой. На трансвестита не похож – так просто – ангел. В небо хочет.
Дпс-ник требует, чтобы мы определялись – и расходились. Внизу проплывает желтый катер, я ору им:
– Бейте лампочных воров!
Наступает звездный час ночных бомбил – земных и водных:
– Если бы я была в Питере таксистом – я бы работала только один час – между разводом Сына лейтенанта Шмидта и Тучковым. Это как цветочники на 1 сентября и 8 марта.
– Жаль, что ты не таксист.
Он – тоже не таксист, и мы пешком уходим с моста – в другую сторону от Острова. На этой стороне нету проволочной лесенки вниз, и понтона нету. Есть каменная лестница к воде. Лестницу недавно почистили песком. Чиста пляж. Мы сидим на припесоченных ступеньках и пьем следующее вино. И тут над моей головой начинают суетиться крысы. Я визжу визгом и лезу мужчине на голову – с ногами и руками. Китайское платье с алой шелковой вышивкой – расстегивается от такого маневра – от колена до горла. Мужчине нравится реакция платья на крыс.
**/**/2008 lina write:
влюбляться – вот полностью и целиком – это наверное очень страшно.
мне достаточно влюбляться – какой-то частью.
отлично влюбляться, например
тут все понятно и просто.
хуже влюбляться ртом – исчезает чувство насыщения и умение помалкивать. рот становится неуправляем.
*
самое странное – как я влюбилась последний раз.
позвоночником.
то есть, он вот влюбился – мой позвоночник.
год назад. какой-то совсем посторонний и незнакомый мужчина пригласил меня танцевать.
и я пошла.
было лето, и у меня было платье с открытой спиной.
и мужчина дотрагивался до голой спины – и позвоночник влюбился. у меня было такое ощущение, что из моего позвоночника вынули какой-то гвоздь – он стал влюбленным, гибким и податливым.
больше в тот день ничего интересного не произошло.
*
но четыре месяца – позвоночник не давал мне забыть – и все время требовал, чтобы вот руки этого мужчины – дотрагивались до моей голой спины.
*
через четыре месяца – я устала сопротивляться собственному позвоночнику – и отправилась к тому мужчине домой.
когда мы уже засыпали, я повернулась к мужчине спиной, и он целовал мой позвоночник. два раза.
больше за полгода ничего интересного не произошло.
*
сначала я считала – сколько дней осталось до нашей встречи, точнее, суток. потом их стало так незначительно мало, что я начала считать ночами – вот еще две ночи и вот,
потом счет пошел уже на часы,
но когда и часов не осталось – время разбилось на минуты, и я считала станции метро, еще три остановки осталось,
потом я считала шаги – до подъезда,
слушала и считала – переливы домофона.
а потом – только и осталось – считать редкие удары сердца,
больше ничего не осталось.
V
В качестве эпиграфа:
Раз, два, три, четыре, пять,Вышел зайчик погулять,Тут охотник выбегает,Прямо в зайчика стреляет.Пиф-паф! – не попал.Зайчик серый ускакал.
Детская считалочка
– Стоп! Стоп! – майор Коломейчук уже не просто орал, он уже с надрывом орал.– Я вообще ничего не понимаю, вы меня специально хотите запутать.
– Помилуйте, господин майор! – начало было Виктор, но к нему присоединились хором Сергей с Максом, и майор снова ничего не понял, и снова орал, и снова стучал кулаком.
Они рассказали ему все в подробностях. Кто они такие. Как и почему они оказались вчетвером в одной избушке, как они провели три дня – и куда отправились утром четвертого. Что делали, что ели, что пили, о чем говорили. Как они выследили лося, и как Колян отвлекался на заячий след, и как ему один раз даже показалось, что он видит зайца, но это была собака, и Виктор перехватил у него ружье, которое Колян уже вскинул, прицеливаясь, и что глупо стрелять по зайцу из ружья, оснащенного на другого зверя.
И как Сергей с Максом пошли в обход – делать широкий круг от следов зверя, а Виктор – замыкал круг меньшего диаметра, а Коляна оставили ждать – на случай, если лось будет возвращаться.
Майор просил подробностей и сам запутался в них с головой. Он пытался брать у них и письменные показания, но от чтения этих бумаг так разъярился, что сам их порвал. А теперь вот – орал с надрывом.
– Какая малка! Какой к чертям малик! Какие «дырки в первых»! Вы – идиоты?!
Идиотами они не были. Просто все растерялись, и на просьбу Коломейчука – о подробностях – начали суетливо вываливать эти самые подробности, как умели, а потом только повторяли и повторяли. Макс с Сергеем были излишне оживлены и суетливы, будто не убийство произошло сегодня утром, а просто веселая потасовка, которая горячит кровь и туманит голову. В ожидании милиции они порывались выпить. «Похмелиться надо, командир!» – объясняли Виктору, но тот не разрешил.
До Виктора наконец-то дошло, что именно от них хочет майор – и он начал разговор заново, во всех требуемых подробностях:
– Смотри, майор! Мы вчетвером приехали сюда – охотиться на лося, мы состоим в одном охотничьем клубе и раньше практически знакомы не были, так, виделись мельком, общих дел не вели и общих интересов не имели, кроме охоты. В данном случае – наш общий интерес был лось.
– Так какого черта вы сидели три дня в избе? Вместо того чтобы идти на лося?
– Хороший вопрос. Мы снега ждали. Понимаешь, майор, нас всего четверо, делиться на загонщиков и стрелков – смысла нет, мало нас. Поэтому мы ждали снега. Это называется «охота подходом» или «скрадом». Мы нашли следы и начали обходить лося по кругу, постепенно сужая его.
