Наталья Суханова - Кадриль
— Ты хочешь поговорить с Антоном?
— Для начала сходим к ним в гости.
— В го-ости? А если попрут?
— Пускай тогда живут как знают. Только такими, как мы, не бросаются. Тем более если сами, со всей серьезностью являемся в дом.
5
Во дворе нас встретили куры, которые перед решительно шагающим Юркой в панике рассыпались по сторонам. Даже гневный петух на полдороге струсил и повернул обратно.
Юрка бодро постучал и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь. В просторных сенях было темно и прохладно. Лишь из приотворенной двери падал свет.
— Разрешите?
Мы вошли. Комната была пуста, и мы в нерешительности остановились.
— Сядем? — предложил Юрка.
— Можно, — сказал я, опускаясь на скамейку.
В этой комнате стояла русская печь, накрытый клеенкой стол, стулья, скамейка, буфет. На небольших окнах висели накрахмаленные тюлевые занавески. Сами окна были плотно закрыты, и все-таки я услышал над ухом надсадный комариный писк.
— Кто-нибудь есть дома? — громко спросил Юрка, и так как никто не откликнулся, вздохнул. — Ничего, мы подождем.
В наступившей затем тишине раздался какой-то скрип, движение, что-то вроде вздохов — и вдруг забили стенные часы, которых раньше я не заметил.
— Пускай бьют? — серьезно спросил Юрка.
— Пускай.
Он задумчиво покивал — мол, так я и думал, иного я от тебя и не ожидал, друг.
Потом встал, заглянул в другую комнату и напомнил мне:
— Ты, главное, не теряйся. В основном, если будет старуха, упирай на женихов: дескать, в городе Антонина найдет обстоятельного мужа, и все такое. Понял?
Бей на женихов. Я беру на себя ее дядьку. Два пол-литра — и он будет наш.
— Смотри, вон он идет, — сказал я, выглянув во двор. — Походка, надо сказать, генеральская.
— Ничего, — успокоил меня Юрка. — С нашим главнокомандующим, — он похлопал по свертку с бутылками, — не пропадем!
Трошенька с кем-то разговаривал в сенях. Я похолодел, думал — Тоня, но это оказалась ее бабушка, маленькая ласковая старушка.
— Здравствуйте, — почтительно сказал Юрка и благонравно потянулся к голове, как бы желая сдернуть с нее — буде он там окажется — любой головной убор. Но шапки не было, и он только пригладил и без того гладкие волосы.
— Это кто же такие есть? — заворковала бабушка. — Чтой-то я вас не признаю.
— Мы, бабушка, приезжие…
— Какая я тебе бабушка? — весело засмеялась она. — Дед тебе в воде, а я пожилой молодец.
— Вы, наверное, к Тонюшке? — спросил дядька.
— Собственно, мы ко всем к вам.
— Не свататься ли? — тут же откликнулась живая старушка.
— Ну, вы скажите, мама, — ласково одернул ее Трошенька, а Юрка надавил на меня взглядом: давай, используй момент. Но я промолчал.
— Да вы садитесь, садитесь, чего повскакивали! — сказал Трошенька. — А я тут по хозяйству соседке мастерил… Хорошее дело — плотничье. Вот вы, молодежь, это понимаете: радость сделать вещь своими руками?
— А как же? — подхватил Юрка. — Инженерами готовимся стать.
— А здесь? — спросил Трошенька, заглядывая нам в лица так, словно готовясь услышать нечто безмерно интересное.
— Они у меня, дядечка, на ферме производственную практику проходили, — пропел сзади с порога насмешливый Тонин голос.
— Про то наслышан, о том еще будет разговор, — со старательной строгостью сказал дядька, а Тоня села у стола, глядя на нас нехорошим пристальным взглядом.
В наступившем неловком молчании Трошенька откашлялся и сказал:
— Мамаша, нет у нас там кваску?
— А может, с устатку выпьем? — бодро предложил Юрка.
Тоня пробормотала: «Перетрудились», и мне очень захотелось уйти, но Юрка, не обращая внимания на Тоню, уже вытаскивал бутылки.
— Ну, коли гости хотят… — развел руками дядька. — Мамаша, Тонюшка, что там у нас есть закусить?
Тоня сердито загремела тарелками, я уставился в окно, Юрка сунулся было помогать Тоне, но что-то быстренько вернулся обратно. На столе появились сало, грибы, капуста, горячая оплавленная картошка с волокнами мяса.
— А ты откуда, милок? — спросила меня старушка, поправляя на столе поставленное Тоней. — Гдей-то я вроде видала тебя?
Памятуя наказ Юрки, я наконец взялся за тему о женихах — благо Тоня куда-то вышла.
— Мы, бабушка, студенты, — сказал я, противно фальшивя. — Из Москвы. Неплохой городок. Песня даже есть такая:
Городок наш ничего, населенье таково: неженатые студенты составляют большинство.
Бабушка потребовала повторить песню, даже пропеть, так что я уже жалел, что связался с этим. Очень заинтересовалась она темой:
— А что ж так? Чего ж не женятся? Разве в Москве девок мало? Так пущай к нам езжают. У нас девки как на подбор. Хоть бы Тонюшка.
— Антонина ваша — девушка красивая, — выдавил я.
— Егоровская порода.
— Ей бы в город — отбоя от женихов не было бы.
— У нее и здесь женихов хватает. Хоть бы и ты, — сказала бабка хитро. — Хоть бы и твой приятель. Вижу я, куда вы наставились, — у бабки глаз вострый. А не схочет за приезжих выйти — вон на станции сколько ребят. Э, выйти замуж — не напасть, кабы с мужем не пропасть.
— Ну, риск, конечно, есть. Но не в девках же вековать.
— В девках сижено — плакано, замуж хожено — выто.
Вот оно, подумал я, откуда у Антона ее присказки, и "егоровская порода" отсюда же.
Между тем Юрка гнул свою линию. Он тоже что-то по песням «ударял» — старым застольным: "по махонькой, по махонькой, тирлим-бом-бом, тирлим-бом-бом".
Говорил, что рюмки ни к чему, водку лучше стаканами пить: охладить, если можно, и — в тонкий стакан. Я уж испугался, не приняли бы нас за выпивох.
Конечно, у Юрки был расчет — влезть в свои к Тониному дядьке. Однако мне показалось, что дядьке все это не совсем нравится. Может, думал я, мы попали не вовремя, говорят, пьяницы не в запой испытывают даже отвращение к спиртному. Хмуро поглядывала на манипуляции с рюмками-стаканами и Тоня; ну, этому не стоило и удивляться: в семьях, где есть пьющие, не очень-то любят веселых гостей. "Ничего, — утешал я себя, — потом объясним ей, зачем все это устроили".
Выпили по первой, и Юрка, хихикнув, полупропел, полупродекламировал:
Не два века нам жить,
А полвека всего,
Так о чем же тужить, -
Право, братцы, смешно.
— Вот это ты не прав, — возразил дядька. — Островский, кажется, иначе говорил. Полвека надо прожить так, чтобы не стыдно было людям в глаза смотреть!
Исподтишка Юрка подмигнул мне — мол, разобрало старика, плотник-то — высокими категориями!
— Вот наша бабушка сказала: "дед в воде, а я пожилой молодец", — продолжал Трошенька. — В том и штука, чтобы молодости не растерять. Верно, Тонюшка?
— Верно. Только это, Трошенька, и без тебя все знают.
— А не все.
— Собственно, что я хочу сказать, папаша, — вовремя перевел стрелку на рельсах Юрка. — Я буду говорить прямо. Ты сам видишь, мы люди простые, с открытой, так сказать, душой. Плохой человек пить не будет…
— Нет, милок, — вмешалась бабуся. — Пить да гулять — добра не видать.
— Это если без ума, — пришлось отбиваться Юрке. — Но я о чем? Я насчет Тони.
Тоня настороженно выпрямилась.
— Не враги же вы своему ребенку, — продолжал Юрка. — Что же ей, среди коров и жизнь свою загубить? Это же ваша родная кровь! Так вот, что я хочу сказать?
Нужно отпустить Тоню в город. Может быть, там ее счастье ждет…
— Обстоятельный муж, — вставил я и осекся под прищуренным Тониным взглядом.
— Муж, семья, — уверенно поддержал Юрка. — Ну и вообще в городе жизнь — не то что в деревне. Мы поможем ей найти работу, устроиться на первых порах.
— Так, так, — сказал дядька. — Разговор, я вижу, становится серьезным. Дочка, принеси-ка мне сигареты, там в кителе где-то…
Тоня вышла.
— Так, так, — повторил Трошенька. — Это она вас просила поговорить или вы сами, по своему почину?
Что-то здесь было неладно. Сейчас я это почувствовал острее. С самого начала мне было не по себе, но я думал, что просто трушу.
— А какое это имеет значение? — услышал я бодрый голос Юрки. И увидел возвращающуюся Тоню.
— Не нашла я, — сказала она. — На вот, смотри сам.
Трошенька искал сигареты, а я оторопело уставился на его китель — еще не старый китель с полковничьими погонами.
Юрка тыкал вилкой в грибы, обдумывая, вероятно, свой следующий ход.
— Главное ведь… — сказал он, поднимая глаза, и в этот момент тоже увидел погоны. Лицо у него стало такое ошарашенное, что я не выдержал, хохотнул, поперхнулся, закашлялся.
— Ах, ты, боже мой! — приговаривала надо мной бабуся. — Водички, водички хлебни! Ах, такие ж молоденькие ребятки, уже пьют эту отраву, прости господи!
Зачем ее только делают? Ах, желанный мой! А ты тоже, Троша, только что погоны носишь, а ума в тебе, как у дитя, — зачем парнишкам дозволил эту отраву пить?
