Лорейн Заго Розенталь - И снова о любви
Внезапно щеки Эвелин стали такого же цвета, как стены, лицо исказилось гримасой, которую я не раз наблюдала, когда она еще жила с нами в Бруклине. Казалось, она вот-вот расплачется или наложит на себя руки.
— Эвелин, а обед готов? — спросил отец. — Так хочется твоей запеканки с тунцом.
Запеканка с тунцом наряду с мясным хлебом и сандвичами с говяжьим фаршем — одно из ее фирменных блюд.
Эвелин повернулась к папе.
— Сверху я положила хрустящий картофель. Как ты любишь. — Она вяло улыбнулась ему.
На обед, кроме запеканки, был подан еще десерт — магазинный чизкейк, — после чего родители отправились домой, а я вымыла на кухне посуду. Эвелин уснула на диване, и Киран попросился гулять.
Кивнув, я переоделась в шорты и топ от купальника. Я сидела в саду на складном стуле, а Киран бегал по траве и катался на водной горке, словно это самая фантастическая вещь на свете. Интересно, кого осенила столь блестящая мысль — убедить детей, что скользить по разложенной на земле резиновой полосе — прикольно?
Уже на закате в сад вышла Эвелин с пачкой чипсов «Доритос» в руках и пододвинула ко мне второй стул.
— Знаешь, сколько я набрала с этим ребенком? — спросила она. Я отрицательно помотала головой. — Не скажу — мне стыдно. Я превратилась в огромную жирную корову.
— Не говори так, Эвелин. Ты всегда хорошо выглядишь.
Она фыркнула:
— Ты такая врушка, Ари… Знаешь, если бы ты спросила, что думаю я… я бы сказала, что фигура у тебя нормальная, а вот титьки маленькие и разные.
Куда подевалась приветливость Эвелин? Я знала, что они у меня маленькие, но что ко всему прочему еще и разные… Я опустила взгляд на топ от купальника.
— Вот эта, — она мотнула головой в сторону моей правой груди, — меньше, чем вторая. В одежде незаметно, а в купальнике еще как видно. Ты хоть салфетку в чашечку подкладывай, что ли.
Позже, когда Эвелин и Киран уснули, я стояла в ванной перед зеркалом и то засовывала салфетки «Клинекс» в купальник, то вынимала. Через час я пришла к выводу: Эвелин права, правая грудь действительно меньше левой. Это очень удручало, ведь список моих недостатков и без того уже был длинным.
Ничего особенно отталкивающего — типа скошенной нижней челюсти или огромного носа — в моей внешности не наблюдалось. Подбородок у меня замечательный, а нос маленький и прямой. И я никогда не знала проблем с угрями. Но лицо мое было вытянутым и бледным, а один из передних зубов слегка выступал вперед. Густые брови приходилось безжалостно выщипывать. Я частенько подолгу стояла у зеркала, рассматривала и критически оценивала свое отражение.
Впрочем, последний сеанс самоистязания прервал крик Эвелин за дверью: у нее отошли воды и начались схватки.
Собираясь в роддом, Эвелин вновь стала доброжелательной. Нам пришлось разбудить Кирана и оставить его на попечение одной из живущих по соседству приятельниц. И вызвать такси, потому что я еще не водила машину, а до Патрика дозвониться не получилось. В пожарной части мне ответили, что он на выезде. «Взрыв в многоэтажке», — сообщил дежурный.
— У кого-то на кухне вспыхнуло масло на сковородке, — солгала я сестре.
Сестра и так постоянно переживала за Патрика; сейчас, когда она корчилась от боли и судорожно хватала меня за руку, только этой заботы ей недоставало.
Я позвонила родителям, и мы встретились с ними возле роддома. Эвелин на каталке отвезли в приемный покой, по дороге она начала было говорить, что для родов по методу Ламаза ей нужен Патрик, и мама предложила занять его место.
— Нет! — отрезала Эвелин. — Со мной пойдет Ари, больше никто.
Мне стало радостно и одновременно грустно. Я была счастлива, что Эвелин выбрала меня, — и я любила ее за это, — но мне не нравилось, как она поступает с мамой. Между ними постоянно происходили стычки. «У нас нет ничего общего, — часто говорила мать. — Эвелин за всю жизнь не прочитала до конца ни одной книжки».
Сейчас мама пробормотала что-то вроде «не заставляй меня пойти без приглашения», — точно я не расслышала. Я следовала за Эвелин и акушеркой, и мы уже значительно удалились.
В палате на пятом этаже, где мы в конце концов оказались, воняло лизолом. Я отвернулась, а Эвелин сняла свою одежду и накинула тонкий халат. Потом пришел врач, откуда-то появилась игла, которую ввели в позвоночник Эвелин. Я съежилась от ужаса, а она затихла.
Эвелин то просыпалась, то засыпала снова. По телевизору передавали новости — репортер рассказывал о взрыве в многоэтажном доме, но сестра ничего не слышала. Доктор то и дело надевал латексные перчатки, засовывал руки ей под халат и что-то говорил про сантиметры. Действия его были решительными и отработанными. Как нежные стоны за стенкой в спальне могли привести ко всему этому — к иглам и гинекологическим приспособлениям? Мне все еще льстило, что Эвелин выбрала меня, но лучше бы Патрик приехал до того, как придет время помогать с этим чертовым Ламазом.
К счастью, Патрик успел. В палате запахло гарью, и когда он склонился над кроватью Эвелин, я прочитала надпись на его куртке: «КЭГНИ. ДЕПАРТАМЕНТ ПОЖАРНОЙ ОХРАНЫ НЬЮ-ЙОРКА. РАСЧЕТ 258».
Он целовал ее в щеку, когда явилась акушерка, разоралась и приказала ему принять душ в соседней комнате и переодеться. Я поплелась за ним в коридор.
— Отвратительно, да? — смеялся он, пока я рассматривала его перепачканное грязью лицо. Волосы свисали на лоб, а форма пожарного делала его необъятным. Огромная черная крутка с горизонтальными желтыми полосами, такие же штаны, мощные сапоги. — Я сказал родителям, что отправлю тебя вниз. Предупреждаю: Нэнси, кажется, не в духе.
Эвелин тоже была не в духе, когда ближе к вечеру следующего дня мы пришли ее навестить. Дожидаясь, пока она родит, мы так измотались, что проспали до обеда. Сестра выглядела обессиленной: роды длились долго, она потеряла много крови и сейчас пребывала в дурном настроении.
— Возьмите. — Она сунула младенца акушерке. — Я устала.
Младенец оказался вовсе не девочкой, а мальчиком — крепышом со светлыми волосиками, для которого приготовили розовую спальню и не приготовили имени. Эвелин не позаботилась заглянуть во вторую половину книжки «Как назвать малыша». Сейчас она сидела мрачнее тучи, скрестив на груди руки, не моргая смотрела «Дни нашей жизни» и даже не попрощалась с родителями.
— Возьми, Эвелин. — Я протянула красиво упакованную коробку с детской пижамкой — от Саммер. Но настроение у Эвелин не улучшилось.
— Это для девочки. А у меня не девочка.
— Желтая. Мальчикам желтое тоже подходит.
— Желтое подходит гомикам, — объявила она, отшвырнув пижаму в сторону.
