Красивый. Наглый. Бессердечный - Кира Туманова
- Мам, ну правда... Я не голодная. – Меня саму раздражают капризные нотки в голосе, но макароны с тушёнкой я не хочу.
Сую ноги в разношенные тапочки с заячьими ушами и шлёпаю в ванную.
Когда выхожу, мама ждёт меня у дверей, прислонившись к стене. В глазах вызов, губы плотно сжаты.
Робко улыбаюсь.
- Мам, ну ты что? – стараюсь разрядить обстановку. – Не обижайся. Где там твои макарошки?
Мать, не разжимая губ, идет на кухню. Поддерживая пальцами ног спадающие тапки, шаркаю следом.
Присаживаюсь на табуретку, разглаживаю руками клеёнку на столе.
Передо мной плюхается тарелка, наполненная почти до верха. Вздохнув, беру вилку.
- Как день прошёл?
- Всё хорошо, мам... – Макароны уже порядком остыли, но я жую, чтобы не видеть её фирменное расстроенное выражение лица.
Мама редко улыбается. Я могу по пальцам посчитать, сколько раз в жизни она смеялась.
В юности мама была очень красива, я видела фотографии. Она и сейчас хороша - высокая шатенка с хорошей фигурой. В длинных шелковистых прядях ни одного седого волоса.
На улице мужчины бросают на неё заинтересованные взгляды. И я была бы не против, если бы мама решила снова выйти замуж или завести поклонника... Мне очень хочется увидеть в её глазах не только бесконечную усталость и печаль, но и блеск счастья.
Может быть тогда и ко мне будет меньше претензий?
- Как учеба? – Сложив подбородок на руки, смотрит, как я ем. Меня это раздражает, но не показываю вида.
- Отлично! – Нагло и бодро вру. – Доклад буду делать. Наверное, одну смену придётся снять, иначе не успею...
- Одну? – Мама сводит брови на переносице. – Не больше?
Дожевываю липкую слизь, в которую превратились дожидающиеся меня макароны, и продолжаю:
- Да, думаю успею. В следующем месяце отработаю, поменяюсь с кем-нибудь.
- Арина, в этом месяце отопление уже включат.
- Так, это же хорошо, - опускаю вилку. Я и так совершила подвиг, больше я не смогу. – Спасибо, мам, очень вкусно.
- Платёжка по коммуналке будет больше. – Вздыхает. - Я не рассчитывала...
- Да хватит нам, не переживай. Всего одна смена потеряется...
Мама пальцами потирает уставшие глаза. Наконец, с грустью выдаёт:
- Я просто не знаю, как мы справимся.
Молча встаю и убираю тарелку. У нас всегда так – монотонно, печально и однообразно. Будто вся жизнь состоит из трудностей, которые нужно героически преодолевать.
Я так завидую Таньке, у неё в семье всегда шум, гам, смех... Добродушная мама может ущипнуть за бок, приобнять, пожалеть. Когда я у Тани в гостях, постоянно ловлю ощущение, будто в сердце плавится кусок льда. Но стоит зайти домой – и ледяная глыба намерзает снова.
Мою посуду, чтобы не закипеть. Руки слегка подрагивают.
Я стараюсь, как могу. И сейчас лицезреть глубокое разочарование из-за того, что мне нужно выделить больше времени на учёбу, очень неприятно.
«Могла бы сама взять вторую подработку, - бурчу под нос так, чтобы она не слышала. - Я вообще не обязана работать и помогать тебе.»
Ставлю тарелку на сушилку и оборачиваюсь. Мать сидит в той же позе, в глазах уже блестят слёзы. Не могу представить, чтобы Танина мама разрыдалась из-за того, что её дочь не принесет домой лишние пару тысяч.
Хочется взбрыкнуть, дерзко поднять подбородок и спросить, что мне сделать, чтобы она наконец-то была довольна. Но не решаюсь.
Мать и так на взводе, вот-вот и рванет истерика.
Поэтому гашу в себе зачатки бунтарства, подхожу к маме и, стараясь нейтрализовать взрыв, робко дотрагиваюсь до её плеча.
- Мам, да нормально всё будет. Учебу я тоже не могу запускать. Подумаешь, всего одна смена.
- У тебя всё так просто. – В голосе звенят слёзы. - Подумаешь, ничего страшного...
Присаживаюсь на корточки рядом с ней и заглядываю в глаза.
- Мам, я же стараюсь. Ты разве не видишь?
- Вижу, прости... – Отворачивается. – Жизнь трудна Ариша. Я хочу, чтобы ты была готова к этому.
- Я понимаю, - покорно склоняю голову.
Кажется, бомба обезврежена.
На столе попискивает мой телефон и мать недовольно морщится.
- Кому это ты понадобилась так поздно?
Заглядывает в экран, где чередой высыпают уведомления.
- Дай мне. – Хватаю телефон. – Ничего особенного, это кто-то шлёт фото в нашу студенческую группу.
Снимаю блокировку, и на первом же фото вижу Кира в одних плавках, стоящего у бассейна с бутылкой в руках.
Глаза расширяются, и я тут же вспыхиваю до корней волос, будто он прислал это фото мне лично.
Скорее смахиваю, не разглядывая. И на весь экран возникает голая волосатая мужская нога, явно не принадлежащая студентке искусствоведения...
Дальше!
Две девчонки шлют воздушный поцелуй в камеру, а за их спинами Аня Сокович обнимается с каким-то мужиком...
Дальше!
Гора пустых банок, аккуратно выставленная к камере этикетками...
Господи, что это? Телефон чуть не падает из дрожащих рук.
Полина, натянувшая майку на голову, а её грудь в мужских ладонях...
По телу пробегает волна жара, которая тут же сменяется холодным потом. Это Кир её лапает?
Что там происходит у них? Что за адская вечеринка!
- Что там у тебя? – не оставляющий возможности на раздумья ледяной голос матери.
- Да ничего особенного. – Прячу телефон за спину. - Девчонки из группы картинки выслали...
Мать протягивает руку.
- Дай сейчас же сюда!
- Нет! – отступаю назад.
- Я сказала, отдай!
- Не хочу, чтобы ты это видела. – Завожусь не на шутку. - Что не понятного?
- Ты от меня что-то скрываешь?
- Мама, отстань! Ничего там нет. – Уже кричу. – Это мой телефон! Мой!
- Арина, ты испытываешь моё терпение! – Мать надвигается на меня, как огромный айсберг.
- Как же ты меня достала! – Выплёвываю ей в лицо. – Это просто фото с вечеринки, ничего особенного. И меня там нет, разве не видишь? Почему ты всегда должна всё контролировать? – кричу, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. – Это моя жизнь, мои друзья высылают фотографии!
- Потому что я твоя мать! – Её голос становится ещё холоднее. – И я имею право знать, что происходит в твоей жизни. Я хочу знать, кто с тобой учится.
- Ты не понимаешь! – слёзы уже текут по щекам. – Ты никогда не понимаешь!
- Арина, я просто хочу защитить тебя. –
