Развод в 50. Муж полюбил другую (СИ) - Алсу Караева
— Да, — перебиваю я, не в силах слушать дальше. — Я согласна на всё. Пришли документы через адвоката.
Каждое слово дается с трудом, будто я выталкиваю их из пересохшего горла. Мурад подходит ближе, его рука ложится мне на плечо в жесте поддержки.
— Но есть одно условие, — продолжаю я, собрав последние крохи достоинства. — Когда Фарид и Лейла вернутся, ты сам всё им расскажешь. О разводе. О… своей новой семье, — я не могу произнести её имя. — О ребенке.
В трубке повисает тяжелое молчание.
Я слышу его дыхание, частое и неровное. Раньше я могла по дыханию определить его настроение. Сейчас я не понимаю, что он чувствует.
Да и имеет ли это значение теперь?
— Хорошо, — наконец отрывисто произносит он. — Я все им объясню. Тогда до встречи.
И связь обрывается. Так резко, что я не успеваю даже попрощаться.
Смотрю на погасший экран телефона с таким удивлением, будто никогда прежде не видела, как заканчиваются звонки.
Тридцать лет брака завершились вот так — коротким "до встречи" и звуком сброшенного вызова.
Вся моя жизнь, все мои планы, надежды, мечты — всё оборвалось так же внезапно, как этот разговор.
Телефон выскальзывает из моих ослабевших пальцев, и Мурад ловко подхватывает его. Я поднимаю взгляд на сына и вижу в его глазах боль и сочувствие. Он так похож на Рамазана — те же черты лица, тот же разворот плеч. Но глаза другие. В них нет холода, который я видела в глазах мужа в тот вечер, когда он сказал, что уходит.
— Мама, — Мурад осторожно сжимает мою руку. — Ты как?
Я не знаю, что ответить. Как объяснить, что чувствуешь, когда твоя жизнь рушится на глазах? Когда мужчина, которого ты любила всю сознательную жизнь, с которым вырастила четверых детей, вдруг решает, что ты была лишь… привычкой?
— Нормально, — отвечаю я механически, и голос звучит чужим. — Просто… мне нужно присесть.
Ноги не держат, и я опускаюсь на ближайший стул. В кухне внезапно становится слишком душно, воздух густой и тяжелый, словно перед грозой.
— Попей, — мама подает мне стакан воды, и я с благодарностью принимаю его, хотя сомневаюсь, что смогу сделать хотя бы глоток.
Делаю усилие и подношу стакан к губам. Вода течет по подбородку, потому что руки слишком сильно дрожат. Мама забирает стакан и сама подносит его к моим губам, словно я маленькая девочка.
— Всё будет хорошо, дочка, — говорит она тихо. — Ты сильная. Ты справишься.
Я киваю, не в силах произнести ни слова. Справлюсь ли? Я даже не уверена, что смогу подняться с этого стула. Не уверена, что хочу.
— Мама, может, тебе лечь? — обеспокоенно спрашивает Мурад. — Ты очень бледная.
— Нет, — я качаю головой, и это простое движение отдается болью в висках. — Я в порядке. Просто… нужно переварить.
Как переварить предательство человека, которому доверяла всю свою жизнь? Как примириться с тем, что пока я строила планы на старость, он строил отношения с другой? Что пока я безгранично его любила, он планировал завести ребенка от женщины, которой едва исполнилось тридцать?
— Он не должен был так поступать, — в голосе Мурада звучит гнев. — Как он мог так просто… так цинично…
— Мурад, — я поднимаю руку, останавливая его. — Он твой отец. Что бы ни случилось между нами, он всё равно твой отец.
Собственные слова удивляют меня. Неужели я всё еще защищаю его? После всего, что он сделал? Но я не хочу, чтобы дети ненавидели своего отца. Не хочу, чтобы они выбирали между нами. Это мое сражение, и я буду вести его сама. С достоинством, которое он у меня не отнимет.
Мысленно возвращаюсь к нашему разговору. Тот женский смех в трубке… Никогда не думала, что звук может причинять физическую боль. Но он причинял. Словно острие ножа, всаженное между ребрами. И это "милый, ты там долго", произнесенное с такой собственнической интонацией…
Я вдруг вспоминаю, как сама говорила эти слова Рамазану, когда мы были молоды. Как обнимала его со спины, когда он задерживался с деловыми звонками допоздна. "Милый, ты там долго? Я жду тебя в постели". И он улыбался, заканчивал разговор и поворачивался ко мне. Его глаза темнели от желания, руки притягивали меня ближе…
А теперь другая женщина говорит ему те же слова. И он отвечает на них. Наверное, его глаза так же темнеют, а руки так же нетерпеливо…
— Не думай об этом, — мама словно читает мои мысли. — Не мучай себя.
Но как не думать? Как не мучиться? Как выбросить из головы образы, которые преследуют меня днем и ночью с того самого вечера, когда он сказал, что уходит?
— Я останусь с тобой, — решительно говорит Мурад. — Позвоню Сабине, скажу, что буду поздно.
Сабина — его жена. Милая, спокойная девушка, которая так восхищалась своим свекром. "Вы с папой такая красивая пара", — говорила она мне. "Так вместе тридцать лет прожить — это настоящая любовь". Что она скажет теперь?
— Нет, — я качаю головой, собирая остатки сил. — Иди домой. Сабина ждет. И девочки тоже.
Его дочери, мои внучки. Прелестные малышки с кудрявыми волосами и серьезными глазами, так похожими на глаза деда. Что я скажу им, когда они спросят, почему бабушка и дедушка больше не живут вместе?
— Я тоже останусь, — мама садится рядом со мной. — Не спорь. Я не оставлю тебя одну.
Я не спорю. Сил нет. Да и зачем? Может, присутствие мамы хоть немного утишит бурю, бушующую внутри меня.
— Завтра приедет адвокат, — говорю я, глядя в пространство перед собой. — Нужно подготовиться.
— Не беспокойся об этом сейчас, — мягко произносит Мурад. — Я помогу. И Ахмет тоже. Мы не позволим отцу обделить тебя.
Обделить. Какое странное слово. Как будто речь идет о дележке пирога, а не тридцати лет жизни.
— Я не волнуюсь, сынок, — выходит нервный смех. — Твой отец не обделит меня.
Собираюсь с силами и выпрямляю спину. Я слишком раскисла в то время как Рамазан вовсю “веселится”. И мне пора уже вспомнить про свою гордость.
— Что ты скажешь Фариду и Лейле? — спрашивает мама осторожно.
Я закрываю глаза. Лейла, моя девочка. Она так гордится своим отцом. "Папа самый лучший", — говорит она подружкам. "Он исполняет все мои желания". И это правда. Рамазан всегда баловал единственную дочь.
А Фарид…
Он мечтает работать с отцом в компании, быть таким же успешным, уважаемым…
— Ничего, — отвечаю я, открывая глаза. — Рамазан сам им всё расскажет. Он обещал.
