Хилари Норман - Клянусь, что исполню...
И никто не задавал никаких вопросов человеку по имени Георг Браунер.
Прошло два месяца с тех пор, как нас сюда привезли. Я знаю, что я очень болен. Они разлучили нас с Самуилом. Я могу только молиться о том, чтобы ему было лучше, чем мне. Я ничего не ел целую неделю, я кашляю кровью. Я думаю, что дым повредил мне легкие, потому я и не могу сопротивляться болезни.
Этот блокнот я нашел в первый день пребывания в лагере. Он был покрыт слоем жидкой глины. Я наступил на него, иначе бы не заметил. Бумага здесь на вес золота. Я как мог изложил нашу историю, потом тщательно спрятал блокнот. Прежде чем моя жизнь оборвется, я хотел бы рассказать правду кому-нибудь более сильному, чем я.
Мне хотелось бы, чтобы люди на воле узнали правду.
Это моя последняя надежда».
Дочитав, она несколько минут сидела неподвижно, потом нашла в себе силы нажать на кнопку. Она попросила служителя передать Джерри Розенкранцу, чтобы он ее не ждал. Дверь снова закрылась, и Оливия начала читать вторую часть письма Пола Остермана.
«Это правда, что из всей семьи в живых не осталось никого. Антон Ротенберг умер два месяца спустя после гибели остальных в Бухенвальде. Но он прожил достаточно, чтобы записать все, что случилось с его семьей, и передать блокнот товарищу по концлагерю. Он и передал мне блокнот осенью 1952 года в пьяную ночь в баре одного амстердамского отеля.
Мы оба были иностранцами, оба занимались бизнесом и путешествовали в одиночку, и оба были евреями. Как я уже говорил раньше, в начале моего письма, я знал – все мы знали – множество ужасных историй об этих мрачных годах, но именно эта так подействовала на мое воображение и так глубоко уязвила душу, что я сразу понял: я не смогу забыть этого до конца своей жизни.
Во мне проснулось яростное желание установить подлинную личность Георга Браунера и страстная жажда справедливости. Первое было достаточно легко достижимо. Браунер думал, что, организовав убийство Ротенбергов, главных свидетелей его преступлений, он навсегда обезопасит себя. Но исчезновение великих произведений искусства трудно скрыть. Официальные источники сообщили, что частная коллекция Имануила Ротенберга превратилась в пепел в ночь на 9 ноября. Но Георг Браунер слишком гордился своими картинами, в этом он был похож на Ротенберга.
Я подумал, что если ждать достаточно долго, то хотя бы ряд картин выплывет на свет. Я нанимал людей, которые должны были наблюдать за крупными мировыми центрами искусства, просматривать каталоги аукционов и выставок живописи.
Однажды, в начале 1956 года, мне показалось, что я напал на след. Мне сообщили, что один из Годлеров Имануила Ротенберга подарен цюрихскому художественному музею. Но это оказалась картина, добравшаяся до Макса Вилденбрука. Кое-что из коллекции он все-таки получил. Еще одну картину Макс Вилденбрук после войны продал Вам, мистер Сегал.
А потом – ни следа, ни малейшей зацепки целых пять лет. Наконец я увидел в «Геральд Трибун» сообщение о том, что картина Поля Гогена, долго находившаяся в частной коллекции, выставлена в Музее изящных искусств в Бостоне. И тогда, еще до того, как прочел название картины (La Revuese – «Мечтательница»), я вдруг почувствовал почти полную уверенность, что наконец я на правильном пути.
Я полетел в Бостон, пошел прямо в музей, ощущая страстное желание увидеть картину своими глазами. Мне казалось, что, если я хотя бы просто постою рядом с картиной, принадлежавшей Имануилу Ротенбергу, я исполню часть своего долга перед этим человеком. Я ожидал, что это лишь самое начало, что имени владельца я пока не узнаю, но маленькая полированная табличка открыла мне все.
«Поль Гоген. «La Revuese».
Из коллекции Хуана Луиса Ариаса».
Это было поистине великое произведение искусства. Глядя на картину, я понял, какое непреодолимое желание владеть ею может испытывать человек. Но как можно дойти до того, чтобы ради обладания ею уничтожить целую семью, я понять не мог и никогда не смогу».
В маленькой запертой комнатке в подвалах «Британия Сейф Депозит» Оливия откинулась на спинку стула и закрыла глаза.
Перед ее мысленным взором стояла картина Гогена – точно такая, какой она видела ее в гостиной особняка Ариасов той странной весной 1989 года. Она помнила, как смотрела на полотно, а вокруг нее суетились Луиза и Дейзи. Она помнила, как представила себе, с каким всепоглощающим восторгом смотрел бы на эту картину ее отец.
Она открыла глаза, склонилась над столом и стала читать дальше.
«Я задержался в Бостоне, чтобы собрать информацию о семье Ариасов. Они жили в Ньюпорте, Род-Айленд. Раздобыть сведения о них оказалось нетрудно, достаточно было просто открыть биографический справочник.
Хуан Луис Ариас и его младший брат Карлос Мигель принадлежали к второму поколению семьи, имевшему американское гражданство. Хуан Луис старший эмигрировал в Америку из Бильбао после Первой мировой. Ариасы были родовитым и богатым семейством, издавна занимались кораблестроением и гордились как своим происхождением, так и значительными успехами, которых они добились в Америке, продолжая фамильное дело.
Сначала я решил нанять частного детектива, чтобы раздобыть достоверную информацию о Хуане Луисе втором, и в особенности о его коллекции произведений искусства, но в конце концов мне удалось найти женщину из окружения Ариасов, согласившуюся за определенную сумму мне помочь. Предоставленные ею сведения оказались довольно отрывочными, но, безусловно, свидетельствовали о его виновности. Как большинство гордых, самолюбивых людей, Ариас – теперь вдовец с единственным сыном – не мог смириться с необходимостью всю жизнь скрывать свою коллекцию. Он так страстно стремился завладеть этими картинами, что теперь столь же страстно стремился выставить свои сокровища на всеобщее обозрение. До 1960 года мне не удавалось обнаружить ни одного упоминания о частной коллекции Хуана Луиса Ариаса, но потом сообщения о ней стали появляться на страницах специализированных журналов, газет и каталогов. Моя осведомительница сообщала подробности, из которых становилось ясно, что Хуан Луис Ариас владеет двадцатью семью картинами, некогда принадлежавшими Имануилу Ротенбергу.
На некоторое время я вернулся к себе домой в Филадельфию, чтобы морально подготовиться к встрече с Георгом Браунером. Я провел много бессонных ночей, потому что мне вдруг стало страшно. Я был бизнесменом, обычным американским евреем, владельцем небольшой фирмы, у меня были жена и сын. И я все время спрашивал себя, как я смогу противопоставить себя человеку, обладающему огромным состоянием и влиянием, обвинив его в связях с нацистами, воровстве и убийстве.
