Елена Лагутина - Пуля для любимого

Наташа вернулась к обеду.

— Ну что? — спросила Настя, сразу догадавшись, что Наташа пришла не с добрыми вестями.

— Ничего, — хмуро ответила та, — вообще ничего. Мы даже не знаем, когда и где его будут хоронить.

— А родители?

— У него не было родителей, — тихо ответила Наташа. — Разве ты не знала, его тетка воспитывала, а она умерла уже три года назад.

— Не знала, — ответила Настя, в который раз удивившись тому, что, прожив почти месяц под одной крышей с человеком, она о нем почти ничего не знала. Всегда, каждую минуту она думала только о себе, о себе и о Никите, а Олег…

— Этого не может быть. Не может быть, Наташа. Это было бы слишком жестоко, и если есть в мире высшая справедливость…

— О какой высшей справедливости может рассуждать человек, который собирался нажать на курок? — взорвалась Наташа. — Ты вообще о чем?

«Это была не я!» — хотела закричать Настя, но промолчала. Настя не ответила, потому что знала — Наташа, наверное, права. Теперь, по прошествии нескольких часов, она уже немного пришла в себя и совершенно отчетливо вспомнила, что не стреляла в Олега. Этот выстрел был сделан не ее рукой — и все же она была виновата в его смерти. Если бы Настя не струсила, если бы не пошла на поводу у собственного страха и предупредила Олега о том, что его хотят убить — возможно, сейчас он был бы жив.

Наташа, в свою очередь, тут же поняла, насколько жестока по отношению к подруге.

— Прости меня, Настя. Не дай Бог оказаться на твоем месте. Послушай, может, Никитку заберем из деревни?

— Нет, Наташа.

Настя постоянно думала о том, что они собирались ехать в санаторий вместе с Олегом. Они собирались вместе забрать Никиту! Олег так хотел с ним познакомиться…

— Настя?

Настя вздрогнула, услышав голос подруги.

— Ну не надо так… Ничего уже не изменишь.

— Мы собирались вместе ехать за Никитой. Сегодня или завтра. Он обещал мне, что мы поедем вместе… — медленно произнесла Настя. — Наверное, нужно подождать.

Настя чувствовала, что сходит с ума. Наташа смотрела на нее расширенными от ужаса глазами.

— Настя, прошу тебя… Он не появится. Ты же сама слышала, ты же знаешь, что его уже нет…

— Ничего я не знаю, — упорствовала Настя, — он же обещал — или сегодня, или завтра. Наверное, завтра.

Весь следующий день Настя провела у окна, всматриваясь в скользящие по дороге машины. Наташа пыталась иногда отвлечь ее, но вскоре поняла, что все ее попытки обречены на провал. Настя сидела возле окна до самой поздней ночи, не проронив ни слова.

— Иди спать, Настя. Прошу тебя, это уже невыносимо… просто невыносимо. Ты ничего не сможешь сделать.

— Он обещал, — твердила Настя, — обещал поехать вместе со мной за Никитой. Вчера или сегодня…

«Я знаю, что его нет, — думала она про себя. — Я это знаю. Я не сошла с ума. И все же я подожду. Ведь в жизни всякое случается. Я подожду его».

— Прошу тебя, — снова повторила Наташа, — успокойся. Тебе завтра в милицию, у тебя же повестка. Дашь показания… Это единственное, что ты сможешь сделать. Они ведь похитили твоего ребенка, Настя! Неужели ты хочешь, чтобы эти звери остались безнаказанными?!

В конце концов Настя все же послушалась Наташу и легла спать — но в темноте еще очень долго ворочалась и прислушивалась к каждому шороху, едва сдерживая биение сердца в те моменты, когда на улице раздавались звуки проезжающих машин. Заснула Настя с первыми лучами рассвета.

Следующий день прошел как во сне. С утра Настя ездила в городской отдел давать показания. Потом, вернувшись к Наташе, проглотила пару таблеток димедрола и проспала до обеда. Когда Наташа пришла домой после первой смены в детском саду, Настя сидела на кухне и курила, равнодушно глядя в окно.

— Знаешь, Наташа… я, наверное, поеду домой.

— Ты с ума сошла! Тебе нельзя показываться дома! Тебя могут просто убить, неужели ты этого не понимаешь? — Наташа покрутила пальцем у виска, окончательно уверившись в том, что ее подруга сошла с ума.

— Ну и пусть. Я не могу… не могу больше здесь, Наташа. Я хочу домой. Знаешь, мне кажется, если Власов захочет меня найти, он меня и здесь найдет. Нетрудно догадаться, у кого я могу прятаться. Я хочу домой, Наташа.

— Настя, — снова взмолилась Наташа, — ну подумай сама… Да и каково тебе будет там — одной, в пустой квартире, наедине со своими мыслями…

— Я всегда наедине со своими мыслями, — возразила Настя, — от себя не убежишь, не спрячешься… Какая разница, какие стены тебя окружают. Нет, Наташа, я пойду.

— Но ведь ты сама сказала, что Власов еще не арестован, — привела Наташа свой последний аргумент, казавшийся ей самым убедительным и устрашающим. — Ты ведь ему все карты спутала. Ты очень многое про него знаешь. Ты для него опасна… О Боже, я уже не знаю, какими словами тебя убеждать!

— Не нужно меня ни в чем убеждать. Ну неужели ты не понимаешь — если они захотят меня найти, то найдут и у тебя. И в саду, и даже в спортшколе каждая собака знает о том, что ты моя подруга. Так что… давай не будем об этом, Наташа. Если позвонит Сергей Сергеевич, скажи, что я у себя.

На самом деле Настя и предположить не могла, насколько тяжело ей будет снова оказаться дома. Она не была здесь всего несколько дней — но казалось, за спиной не неделя, а целая прожитая жизнь. Было очень странно смотреть на вещи, оставшиеся в том же порядке. Все те же рассаженные вдоль стены Никиткины игрушки, чашка с недопитым чаем, оставленная на столе. Прекрасно осознавая, что причиняет себе нестерпимую боль, Настя подошла к одежному шкафу и открыла его. Здесь висел толстый светло-коричневый свитер — тот самый, Настин любимый… Она осторожно сняла его с вешалки и зарылась лицом в пушистый ворс. Олег… На полке, аккуратно сложенный, висел его спортивный костюм, а на батарее висела пара носков.

Настя опустилась вниз, прямо на пол, и долго сидела без движения. Потом, резко поднявшись, словно приняв какое-то решение, намочила тряпку и принялась ожесточенно вытирать пыль с книжных полок и журнального столика. Она носилась по квартире как заведенная, будто хотела своими действиями заглушить нестерпимую боль. Но на самом деле она просто хотела выбиться из сил — физическая усталость уже много раз спасала ее лучше любого наркотика. В последние дни Настя практически ничего не ела, и поэтому уже через полтора часа своей активной деятельности она рухнула на диван, поняв, что больше не в состоянии драить полы и стирать руками постельное белье.

«Ради Никиты, — повторяла она про себя, — я должна жить ради Никиты. Только ради него, ради сына. Ведь у него нет никого, кроме меня. Я обязана поставить его на ноги, я обязана достать деньги на операцию… Ребенок ни в чем не виноват».