Операция «Спасти кота» - Нелли Ускова
– Если тебя кто-то обижает, что нужно делать?
– Давать отпор! Защищаться.
– Это правильно, но если силы не равны, всегда помни, что ты тоже не один, и я тебя защищу! Теперь понял?
– Да! – Никита вновь захрустел чипсами.
– Но если обидишь хоть кого-то из нашей семьи: Соню, Тёму или кота, я буду заступаться за них!
Никита вновь сжался от строгого тона. Сеня попытался разговорить Никиту про школу, пытался объяснить, что ребёнок не всегда может защитить себя сам, что нужен взрослый, который будет на его стороне, и непонятно как, но разговор зашёл про педофилов. Сеня объяснял, что не всем взрослым можно доверять:
– Дети же не знают, кто это такие. Их не распознать на вид, а дети ещё не понимают, что с ними делают что-то плохое.
– Понимают, просто никому не рассказывают, – Никита хмурился.
– И ты знаешь, что они делают?
– Знаю!
По тому, как Никита сжимался, как неохотно и с опаской отвечал, Сеня вдруг понял, что знает он не от кого-то, а из собственного опыта. И Сене очень хотелось ошибиться, но он вдруг осознал, что вот она – причина крика, безудержной ярости Никиты оттого, что Сеня его хватал. Но как выведать у мальчика правду, не представлял.
– А если бы ты столкнулся с педофилом, кому бы ты рассказал?
– Никому.
– Даже Соне?
– Соне точно не надо.
– Ты был маленький и не понимал, что происходит. Сейчас я могу тебя защитить, – Сеня не мог подобрать слов, у него на душе вдруг стало так холодно.
– Не надо.
Что всегда убивало Сеню – это бессилие: когда происходит что-то очень плохое, а сделать ничего не можешь. И сейчас его убивало осознание того, что Никита когда-то подвергся сексуальному насилию, и становилось так жутко от этого. Никита и сейчас в глазах Сени выглядел маленьким ребёнком, а кто-то жестоко сломал его, когда тот был ещё меньше. Внутри кипела эта бессильная злоба.
– Ты и раньше никому не рассказывал об этом? – сохраняя спокойствие, продолжал Сеня.
Никита отвечал не сразу, у него были сжаты кулаки, тело напряжено. Сеня жалел, что не везёт парочку детских психологов в багажнике, потому что сам не знал, как помочь Никите раскрыться и справиться. Шёл, как по минному полю. Дети же всё воспринимают по-другому, и Сеня совершенно не представлял, что творится в голове у ребёнка.
– Нет! – выдал Никита, выдержав паузу.
– И мне не расскажешь?
Никита посмотрел на Сеню, тот глянул на него. Никита боялся, страх застыл в его глазах, и он быстро опустил взгляд. Сеня перевёл взгляд на дорогу и молчал. Но в душе царил раздрай. Его наполняли и боль, и злость. Урода, что надругался над Никитой хотелось закопать живьём, предварительно избить до полусмерти. А Никиту? Сеня боялся на него даже смотреть, видел в нём искалеченную душу, и от этого гнев ещё больше обжигал. Сеня сжал крепче руль, он так же как и Никита возненавидел этот гнилой мир, который допускает такое.
– Это был мамин друг, мой отчим, – Никита начал осторожно, лишь спустя десяток минут. – Мне было пять и он трогал меня по ночам, пока мама спала. Будил и…
И Сене хотелось выть от рассказа Никиты. Кричать, оттого, что такое происходит с детьми. Его убивало бессилие: уже ничего нельзя было сделать, не отмотать назад, не исправить того, что произошло с Никитой.
65. Сын
На следующем привале, на заправке Сеня разрешил Никите выбирать всё подряд, чего тот хочет. Никита сразу развеселился, и с восторгом набирал газировку из холодильника, чипсы, конфеты, не веря своему счастью.
А Сеня никак не мог прийти в себя после историй мальчика. Словно по голове ударили чем-то тяжёлым. Сеня смотрел на Никиту, как тот носился с мороженым по заправке, и не мог понять, как ребёнок может счастливо продолжать с этим жить. Никогда и никого Сене не хотелось так сильно защитить, как Никиту. А ещё хотелось его обнять и попросить прощения. Сейчас Сеня отчётливо видел боль Никиты, понимал его злость.
Оставшуюся дорогу Никита пожирал купленные сладости, был доволен и весел, болтал о ниндзя и машинах. А Сеня рассказывал про своё детство и про хоккей.
Родителям Сени Никита понравился, несмотря на ёжик на голове и фингал под глазом. Все дни, пока Сеня с отцом перекрывали крышу, Никита осваивал территорию, перевернул всё вверх дном, или крутился рядом, помогая и подавая инструменты.
– Как же Никита напоминает тебя в детстве, – за ужином Сене сказала мама. – Ты был такой же неугомонный. Мы всё не понимали, в кого ты у нас такой дикий.
– Мой же сын, – хмыкнул Сеня. – Может, я чего-то не знаю, и я тоже у вас приёмный?
– Если только в роддоме подменили, – рассмеялась мать.
Обратный путь тоже провели в разговорах, обсуждали всё: от сельского хозяйства до космоса, от исторических событий до роботов и будущего. Никита ничего не знал, зато живо интересовался всем подряд, и столько в его голове было напутано и намешано. Хоть много и болтали, но также много и молчали.
И в этом молчании Никита раскрывался, понемногу делился наболевшим, даже рассказал о матери-алкоголичке, от которой его забрали в пять лет. Никита сказал, что её скорее всего убили, видимо, ребёнок сам нашёл оправдание, почему родная мать бросила его. Наверное, ему проще думать, что её больше нет, чем что он ей не нужен.
Соня всё время очень переживала, что Никита ей ничего не рассказывает о прошлом, не делится болью. Она даже как-то хотела найти прошлых опекунов, поехать и выяснить, почему они вернули Никиту, но Сеня не позволил, считал, что не нужно ворошить прошлое, и Никита сам расскажет, если захочет.
Сеня понял, что с Соней Никита никогда бы не раскрылся, потому что Соня подталкивала к ответу, задавала бесконечное количество наводящих вопросов, она будто пыталась пробиться в закрытую дверь, постоянно стуча. А если просто молча стоять рядом с дверью, она откроется, нужно задать вопрос и отойти, дать время
