Я думала, я счастливая... - Марина Безрукова
Соня вошла в квартиру, молча разулась и тихо скользнула в комнату. Николай с напряжением следил за ее реакцией. Но ничего не произошло. Она просто легла на диван и свернулась в клубок, оставив на обозрение только худые крылышки лопаток, да узкие, маленькие, как у ребенка, ступни в желтых носочках с легкомысленными бабочками. И вот эти желтые, цыплячьи носки его добили. Николай крепко зажмурился, сдерживая слезы, и сгорбившись, вышел на кухню. Уже много дней он уговаривал себя одной фразой: всё поправимо, никто не умер. Пока вдруг мозг не взорвался воплем: умер! еще как умер! и мантры твои не работают. Он обхватил голову руками и скукожился на новеньком стуле. Где-то наверху у соседей забарабанила в ванну вода.
* * *
Презентация и последующей за ней скромный фуршет, вполне удались. Маленькая уютная кофейня наполнилась друзьями, давнишними клиентами, а также зеваками, которые праздно шатались по улице и вдруг услышали музыку, взрывы смеха и аплодисменты. Тамара в длинном, сером платье цвета металлик была похожа на античную статую. Поблескивали в лучах приглушенного света стильные, похожие на стекляшки, серьги. Черные гладкие волосы касались плеч, а потом завивались концами наружу. Всё получилось! Тамара так переживала. Сколько раз она хваталась за телефон и судорожно записывала туда внезапно ее посетившие идеи, а какое количество текстов она напечатала и удалила, прежде чем нащупала то, что надо? А бесконечные просмотры сайтов с каталогами картин? Появилась мысль продавать в кафе маленькие сувениры, по картинам известных мастеров, изобразивших кофе и сладости. Много, много чего случилось за совсем короткий срок. В голове давно исчезла бесконечная и уже надоевшая кинолента с образами Николая, Сони и даже Лёльки, а вертится совсем другая, где есть интересные идеи, захватывающая новизна и ощущение свободы.
Подошел Женя, высокий, в голубой льняной рубашке, улыбаясь, протянул ей узкий бокал шампанского.
— За наше новое детище! Без тебя ничего бы не получилось.
Тамара рассмеялась. Женька, Женька… Ведь состоялся уже разговор, к которому Тамара готовилась так долго. Они сидели на камнях, глядя на темное вечернее море, прислушиваясь к глухому рокоту волн и каждый прекрасно понимал, зачем они приехали на этот отдаленный пляж. Рядом бегал Тимофей. На этот раз его собачье сердце и душа подвели. Он ничего не чувствовал. Не бегал между Женей и Томой, не хватал зубами его свободные штаны и край ее длинного сарафана, не тянул друг к другу. Просто радовался, не подозревая, что происходит. А может, потому что и не было никакой трагедии?
— Ты уверена, Том, что так надо? — спросил Женя, и не глядя на нее, запустил в сторону воды продолговатый, как яйцо камень.
— Да, Женя, — просто сказала Тамара и потрепала подбежавшего к ней Тимку.
Он радостно гавкнул, перебирая лапами, а потом прыгнул куда-то вбок и снова понесся по пляжу, как будто преследовал только ему видимую добычу.
— Получается, только проект? — задал он еще один вопрос.
— Да, только «Фамарь», — подтвердила Тамара. И еще если ты меня не уволишь, воспользовавшись правом директора, — пошутила она.
Женька улыбнулся, прищурился и посмотрел в море, где отсвечивали огоньки кораблей.
— Жень, я очень тебе благодарна. Правда. Но у тебя другой путь. Да ты и сам это понимаешь. Но от проекта я не оступлюсь, не рассчитывай. Ты еще устанешь отбиваться от моих идей, — морской прибой заглушил смех Тамары.
В сумерках, на фоне гор виднелись два силуэта — мужской и женский. Хлопала белыми крыльями широкая юбка, трепал зубами ветер свободные штанины и сидел рядом уставший пес с умными и всё понимающими глазами.
* * *
— Останься, ну, я прошу… — сильная рука пробегает по узкой худой спине.
— Не могу, Андрюш, никак не могу… — виновато звучит голос. — И так уже опоздала.
Лёлька торопливо подбирает разбросанную у кровати одежду. Сражается с лифчиком, расправляет чуть помятое легкое платье. Кажется, на подол капнул соус. Или это шоколад? Торопливо проходится по волосам расческой, косясь в отражение мужчины в зеркале. Он лежит неподвижно на простынях и даже не делает попыток ее проводить. Обиделся. Надо что-то решать. Босоножки не застегиваются, где эта чертова дырка? Глеб по-прежнему делает вид, что ничего не происходит, но ей становится всё сложнее скрывать свои поездки и переписку в телефоне. Запуталась. На днях чуть Глеба не назвала Андреем. А позавчера, целуя еще влажную после любви, кожу Андрея, пробормотала: как я тебя, Глебушка, люблю… Сама не поняла, как вырвалось, но только сегодня удалось вымолить прощение у Андрюши. Всё чаще и чаще он требует решить, кого она выбирает. А она не может. Пока не может. Еще один виноватый взмах ресниц и второпях захлопнутая дверь. Дома грешные глаза нужно спрятать. «Поздно? Да с Танькой забежали в кондитерскую, заболталась…»
* * *
А потом дни и ночи слились в серую муть. Ольга Ивановна тихой тенью скользила по квартире, прислушивалась к каждому звуку из комнаты сына. С укоризной смотрела на иконы слезящимися глазами, шептала один вопрос: когда? Сил нет больше ждать, когда Коленька оживет. Подходила к коричневой, оклеенной пленкой под дерево, двери, скреблась туда неслышно, как мышь.
— Коля… Коленька иди ужинать…
Тишина. Почти всегда тишина. Только изредка в ночи услышит, как хлопнет холодильник, зашуршит пакет с сыром и колбасой, а наутро в мойке останется одинокая кружка с веселым белым медведем на боку. Ну, хоть так.
Николай пожевав безвкусный, как будто картонный, бутерброд, возвращался на чуть продавленную тахту и закрывал глаза. Неизменно рисовалась картинка: салон самолета, ряды кресел, приветливая красотка-стюардесса с ярким платком на шее. Губы с красной помадой, ровные зубы, гладко причесанная головка и белоснежные перчатки, под стать лайнеру. Мельком смотрит на посадочный талон, указывает путь, как Моисей, исходивший длинный проход в самолете вдоль и поперек. Тимур тянет за собой безучастную Соню. Вот их места. Он заботливо укрывает пледом ее вечно зябнущие руки и ноги, укутывает, как
