Безмолвный король - Амо Джонс
– Биш? Мы можем поговорить?
Я напрягаю челюсть.
– Пожалуйста.
Я смотрю на Мэдисон, а затем медленно поднимаюсь на ноги и аккуратно кладу ее голову на сиденье. Мы с Хейл отходим в дальнюю часть самолета – подальше от чужих ушей, на тот случай, если им еще не известно о ее связи с отцом.
– Что? – рявкаю я, не в силах сдержать раздражение.
– Я сожалею о том, что случилось. Я недооценивала Мэдисон и тебя, и… – Она замолкает и опускает взгляд. – Прости меня, Бишоп. Когда я вернулась, я была так зла и обижена из-за того, что ты от меня ушел. Я так ее ненавидела.
Она глубоко вздыхает, и я пользуюсь моментом, изучая ее лицо. Я знаю Хейл вдоль и поперек. Я знаю, когда она лжет, когда она счастлива и когда грустна, – или все вместе. Я знаю, когда она пытается скрыть от меня эмоции. Для меня она полностью прозрачна – в отличие от Мэдисон, которая всегда была закрытой книга.
– Я немного съехала с катушек, Биш, но ты же меня знаешь. Ты знаешь, что я не мстительна, и теперь я вижу…
– Видишь что? – я наклоняю к ней голову.
– Я вижу, какой ты с ней.
Я прислоняюсь к стене.
– Ты ей не нравишься.
– Я знаю.
– Это означает, что наша дружба никогда не станет такой, как прежде.
Она мрачнеет.
– Знаю.
– Тогда я желаю тебе и отцу всего наилучшего.
Я отталкиваюсь от стены и направляюсь обратно к Мэдисон. Сев на свое место, я усмехаюсь.
– О, и удачи с моей мамой.
Хейл вздрагивает и медленно возвращается на свое место. Когда-то она была для меня важна…
Мне нравилось кататься на велосипеде. Еще больше мне нравилось, когда мой велосипед ехал в противоположном направлении от моего дома. Я не выносил это место. Итак, я ехал на своем черном глянцевом BMX с хромированным рулем на другой конец города. С капюшоном на голове и в свободных джинсах я ехал туда, где любил проводить время, когда дома становилось слишком тесно. Когда дышать становилось трудно и напряжение в воздухе предупреждало о приближающейся грозе. Большинство родителей любили друг друга – мои же с трудом могли находиться рядом. С противоположной стороны дороги раздался сигнал автомобиля, и я ударил по тормозам, чтобы остановиться. Повернувшись к машине, я прищурился. Я знал, что не должен был останавливаться. Я был юн – почти ребенок. Если быть точным, на тот момент мне было восемь лет. По закону мне не разрешалось ездить по городу в одиночку, поэтому я снова оседлал велосипед и направился к Ньютаун-Бич. Дорога туда всегда занимала около двадцати минут. Я остановился, откинул подножку велосипеда и осмотрел развернувшийся передо мной вид.
Это был трехмерный парк. Здесь находилось около двадцати металлических кабин-домов. Все трейлеры выглядели по-разному, благодаря чему можно было сделать кое-какие выводы о местном контингенте. Начиная от домика пенсионерки с ОКР[36], огородом и кошками и заканчивая старыми мусорными баками и ржавыми качелями, прошедшими через огонь и воду. Мое внимание сразу же переключается на знакомый мне металлический трейлер. Вмятины и царапины на его стенках были хорошо видны даже при беглом взгляде. Этот трейлер был заброшен – как и ребенок, который в нем жил. В образцовых трейлерных парках рядом с домиками виднелись клумбы, складные уличные стулья и столы для пикника – здесь все было иначе. За этим трейлером явно никто не следил, и, как всегда, я направился прямо к нему. Я как раз собирался ступить на искусственную траву, которая давно потеряла своей неестественный зеленый цвет и приобрела выжженный тускло-желтый оттенок, когда металлическая дверь распахнулась и навстречу мне вышла Хейл. Ее каштановые волосы струились вокруг лица, по форме напоминающего сердечко.
Наши глаза встретились, и ее хмурый взгляд смягчился.
– Бишоп?
Она вытирает слезы со щек, шмыгает носом и уверенно поднимает голову. Однажды эта гордость ее убьет.
– Тебе не следовало приходить, Бишоп. Сегодня он злой. По-настяощему злой.
Мое сердце сжалось. Я ненавидел своих родителей, но они никогда не поступали со мной так, как отец Хейл. Я презирал роскошный особняк, который называл своим домом, но это не был ветхий, потрепанный, грязный металлический ящик на колесах, воняющий пивом, потом и застарелым сигаретным дымом – в лучшие дни. В плохие дни здесь пахло виски, потом, застарелым сигаретным дымом и слезами Хейл, смешанными с ее запекшейся кровью. Я почувствовал, как мой гнев расползается по венам и напоминает о себе легким покалыванием в кончиках пальцев.
– Что он сделал? – спросил я ее, засовывая руки в карман худи, чтобы скрыть то, как мои ногти вонзаются в ладони.
Я ее хотел защитить. Она была моей первой подругой, не имеющей отношения к Королям, и я знал ее с дошкольного возраста. Я наблюдал за этим дерьмовым шоу с первого ряда и давно мечтал покончить с ним раз и навсегда.
– Он просто пьян, Бишоп.
Улыбка. Такая слабая, такая безмятежная улыбка появилась на ее лице.
– Мы можем поехать к тебе? Или ты снял багажник с велосипеда?
Мой гнев немного успокоился, и я расслабил плечи.
– Нет. Я не сниму его до тех пор, пока он тебе нужен.
Она собрала волосы в высокий хвост, обвязав их ярко-розовой лентой, и жестом указала на велосипед.
– Тогда поехали.
– А твой папа? – спросил я, наблюдая за тем, как она подбежала к моему велосипеду и в ожидании повернулась ко мне.
– К черту его.
– Он причинит тебе боль, Хейл, и ты это знаешь. Я не хочу, чтобы он снова сделал что-то плохое.
Я направился к ней, взял руль и взгромоздился на велосипед. Она устроилась сзади, положив руки мне на плечи.
– Я не могу остановить его, Биш.
Может, она и не могла, зато смог я.
Я сделал это через несколько лет. Он стал моим первым убийством. Я помню, как в панике звонил отцу, сжимая дрожащими руками пистолет. Приехали отец, дядя и Йохан. Я думал, что мне конец. Я совершил убийство в тринадцать лет – на моем месте любой бы так подумал. Но все
