Иду на свет - Мария Анатольевна Акулова
Она несколько раз моргает, непроизвольно спину выпрямляет, собирается…
Исполняет просьбу. Смотрит. Только так, как хочет сама, — через стекло. Немного гордится собой — смогла. Видит, что Данила реагирует иначе — скулы напряжены.
Несколько секунд смотрит просто. Дышит так, что можно уловить движения грудной клетки. Потом закрывает глаза, выдыхает, трет лицо, снова вскидывает на неё.
— Опять? — и задает вопрос, понять смысл которого сходу у Санты не получается.
— Что «опять»? — она шепчет, а в ответ получает не веселую, но усмешку.
— Заход по кругу? Всё же хорошо было там. Почему так же хорошо тут быть не может? Что опять не так?
Данила задает череду вопросов, и пусть Санта понимает, что они, наверное, закономерны… Но на душе становится гадко… И говорить не хочется.
— Опять с жиру бешусь…
Но зачем-то хочется делать больнее себе же.
Санта произносит, Данила кривится. Это не тот ответ, который он хотел бы получить после дня подозрительной молчанки.
Но и в том, что сам сделал поспешные выводы, Санта не виновата.
Они оба не безгрешны. Он мог бы не колупать вот сейчас…
Хотя и она ведь могла поделиться…
Если бы не то, что на сковороде трещат овощи, на кухне было бы совсем тихо, а так…
Данила смотрел с сожалением и приглушенной злостью. Санта — неправдоподобно равнодушно, позволяя душе тонуть в болоте…
— Ладно… Захочешь поговорить — давай. Я понял, что сейчас не настроена. Ужинать не буду. На встречу съезжу.
Вот так стоять можно веками. Но это — неконструктивно. И сторону разума привычно принимает Данила.
Отталкивается от столешницы. Предупреждает, ответа не ждет. Разворачивается и идет из кухни.
Санта слушает, как обувается, берет ключи, открывает квартиру…
Смотрит, как на не выключенной сковороде, содержимое которой она отправит в мусор, подгорают ломтики, чувствуя себя одним из них.
Что же за манера такая?
Наверное, сейчас ей нужна его поддержка больше, чем когда-либо, а она сама его отталкивает.
Глава 26
— Алло…
— Привет, — голос Санту звучал тихо и превентивно извинительно. Только одно слово, а Данила там уже, кажется, знает, что будет дальше.
— Привет…
Отвечает на выдохе, после чело молчит. Ждет.
А Санта, которая всё это время смотрела на мозаичную плитку в одной из ванных отчего дома, жмурится. Собирается. Распахивает глаза.
— Я сегодня у мамы останусь.
И предупреждает, наперед зная, какой будет реакция.
Недолгая тишина, в которую Данила злится… И черт возьми, Санта его понимает даже… Но и себя тоже понимает.
— Почему? — короткий вопрос и ожидание её ответа. Дежурного. Отчасти бессмысленного, отчасти лживого.
— Хочу дома побыть…
Голос Санты — будто надломленный. Она сама это слышит. У неё в последнее время часто глаза на мокром месте и горло сжимается.
— Я думал, у нас общий дом…
А после его слов — сильнее.
Санта снова жмурится, злясь и испытывая острую-острую горечь. Перед глазами тьма. На душе пустота.
Она так и не объяснилась с Данилой, но как-то так получилось, что отдалилась.
Оказалось, она не умеет делиться болью, а её замкнутость его раздражает. В отношениях кризис. У Данилы много работы, она херит всё — учебу, возможности провести время вместе с ним, чтобы посвятить себя максимально маме.
Которая не просила об этом. По её взгляду видно даже — она это не одобряет, но всю ласку и тепло своего ребенка, которые тот находит, принимает. Особенно больно делая тем, что Санта может предположить, почему.
Чтобы если вдруг… С Сантой осталось как можно больше теплых моментов.
— Зачем ты перекручиваешь? — Санта задает вопрос без обвинения, слышит, что в ответ Данила усмехается.
— Я не перекручиваю, малыш. — После чего говорит грустно. Устало… — Ладно. Спокойной ночи.
Сам сворачивает разговор. Скидывает сам. Что будет делать дальше — Санта не знает. У самой в грудной клетке становится тесно. Плохо. Свободная рука тянется туда, кулак с силой вжимается. Это немного глушит ощущения, но эффект временный, давно известно.
* * *После нескольких минут, которых хватило, чтобы взять себя в руки хотя бы внешне, Санта вышла из ванной, расправив плечи и надев на лицо улыбку.
Спустилась на первый этаж, замерла в дверях кухни. Вся она — телом и душой. Смотрела во все глаза, как мама копошится у кухонного стола, её не замечая.
Внешне она сейчас — абсолютно здоровый человек. Бодрый. Позитивный. А внутри — бомба с часовым механизмом.
Почувствовав дочкино приближение, а может услышав, как спускалась, Лена оглядывается, улыбается…
— Ужинаем? — спрашивает с надеждой получить сначала воодушевленный кивок, а потом пустую тарелку. Но у Санты беда с аппетитом. Часто тошнит и ничего не лезет. У Лены тоже. Они больше колупают, чем едят. Это неправильно, но непобедимо.
— Давай поваляемся… Вдвоем… Пожалуйста…
Просьба Санты — неожиданна и, возможно, звучит глупо. Слишком наивно. Но Лена, справившись с первым удивлением, улыбается мягко, гладит взглядом… Не отказывает.
* * *— Как там Даня? — в вопросе Лены нет ничего предосудительного, а Санта жмурится и прижимается сильнее. Плохо, конечно. Просто не знает, почему.
— Много работы. Занят часто…
Санта говорит полуправду, мамина рука замирает на секунду, а потом снова ведет от плеча вниз. Конечно, она засекла ложь. Конечно, можно усугубить и докопаться.
У самой большой опыт жизни с мужчиной, который был «занят часто»… Но она не давит на Санту.
— Ты не обязана так часто оставаться, Сантуш… Я справляюсь, ты же видишь…
Лена произносит не требовательно, ласково, как всегда. А в сердце Санты впиваются иглы. Потому что невозможно избавиться от чувства вины, что бы ни делал и сколько бы времени вместе не проводил.
