Иду на свет - Мария Анатольевна Акулова
И теперь они снова вдвоем. И снова мир вокруг осыпается.
Уже не так, как было, когда умер отец. Не разом завалило стенами. Теперь, возможно, всё будет иначе, но тоже страшно.
Даже думать об этом страшно.
Во время разговора с мамой Санта больше слушала, чем говорила. В данный момент Лена на стадии диагностики. Если диагноз подтвердится — несомненно, будут бороться. Мама полна оптимизма, а Санта пока просто в душевном оцепенении.
Хочется перепроснуться, но эта опция недоступна.
— Всё хорошо, малыш. Езжай…
Так звучало напутствие Лены, когда за Сантой заехал Данила. Сама она понятия не имела, как ей уезжать, и что делать, если оставаться. Ей переварить надо было. Пройти страх с отрицанием. Не у мамы на глазах. Не мучать её, заставляя вместе с собой переживать ещё раз то, что она уже пережила.
Мама не просила держать новость в секрете от Данилы, но Санта не смогла из себя ни слова выдавить.
Как об этом скажешь?
Произнести — это ведь своими руками придать происходящему черт реальности. Невыносимо страшно.
Потому что от рака умирают. Потому что даже молодые. Потому что непонятно, как это случилось с ними.
Санту будто сковало. Так же, как почти пять лет назад. Она не готова была к новости. И не успокаивало то, что к такой новости в принципе невозможно быть готовой.
Она снова должна была стать сильной для мамы, но слишком привыкла к благополучию и безопасности, слишком отогрелась, чтобы обрести хотя бы сходство с опорой сразу же.
Всю дорогу до Киева она молчала, чувствуя, как новое знание распространяется по организму холодом. Заползает в каждую клеточку, вытесняет уют, отравляет сомнениями.
Данила пытался заговорить, но она только головой мотала. Мол, не может сейчас…
Попав в его квартиру, попросила несколько часов для себя. Соврала, что срочно нужно нагнать по учебе. На самом же деле, преодолевая, гуглила. Мамины показатели, перспективы и способы лечения.
Пыталась заморозить эмоции, отключить сердце, а оно всё равно замирало. Очень страшно потерять маму. Очень страшно остаться сиротой. Очень страшно, когда уже знаешь, как это страшно…
Очень хочется разом поставить все в мире свечки. Но отчаяньем о землю разбиваешься с осознанием: это точно не спасет.
Они с Данилой весь день провели параллельно. Санта была благодарна мужчине, что он нашел, чем себя занять. Звуки его голоса где-то на заднем плане, когда он негромко говорит с кем-то по телефону, успокаивали даже в условиях, когда успокоиться невозможно.
Но подойти и поговорить начистоту, заручиться поддержкой Санта сейчас не могла. Снова, как когда-то, язык к нёбу и не хватает смелости. Снова, как когда-то, если что-то говорят — одни глаза.
Которые она изо всех сил пытается прятать.
Чтобы отвлечься — хлопает крышкой ноутбука и берется за готовку. В голове прокручивает слова, которые должна сказать чуть позже — когда позвонит маме. Настраивалась на то, каким должен быть тон. Перестраивала свою неделю, ведь теперь всё иначе. Она должна быть всегда рядом. В самые сложные и самые важные моменты.
Они снова должны стоять, как когда-то, плечом к плечу.
Её мутит, есть не хочется совершенно, но если руки не занять — они будут откровенно дрожать, поэтому она пытается работать, чисто механически.
— Помочь чем-то? — углубившись в себя, Санта проворонила приближение Дани. Нарезавший перец нож выскочил из пальцев вместе с тем, как сама девушка вздрогнула.
Будто током ударило, хотя он просто сзади подошел. Положил на бедра руки, прижался…
— Нет, спасибо…
Когда Санта снова схватила нож, оглянулась, улыбнулась натянуто, смотрел на доску чуть хмуро.
Конечно, у него были вопросы. Конечно, она странно себя вела. Просто говорить не готова. Надо пережить, принять, потом…
— Всё нормально? — Данила переспросил, отрывая взгляд от доски, всматриваясь в повернутое к нему лицо. Попытался глаза поймать, но Санта не дала — свои опустила. Кивнула, потом снова на доску…
Как сторонний наблюдатель отметила, что зачем-то закусывает нижнюю губу и напрягается. Ждет, когда он отойдет…
А он — нет.
— По учебе всё сделала?
Задает новый вопрос. Получает в ответ новый лживый кивок, но видит только затылок. А ещё слышит частый стук ножа по доске.
— Сант…
Окликает чуть уставшим голосом и старается ее развернуть, сильнее сжимая бедра. Она же мотает головой и сопротивляется, ускоряя движения кистью…
— Ты не голодный, что ли? — спрашивает притворно легкомысленно, так же притворно улыбнувшись через плечо.
Мазнула взглядом по лицу, но тут же съехала.
И сама знала, что не голодный. А даже если да — куда больше голода его волнует нетипичное поведение. Просто сейчас её максимум — это расплакаться. Вылить на ни в чем не виноватого, ничего не подозревающего и ничего не способного сделать ушат своей шоковой боли. А зачем? Чтобы прочитать в его взгляде сожаление?
— Мне чая хватило бы…
Данила ответил честно. Спокойно, негромко. У Санты сердце сжалось.
Она снова отвернулась. Дорезала. Сделала шаг в сторону, чувствуя, что мужчина позволяет.
А потом сам прижимается бедром к столешнице и смотрит, как она двигается.
— Всё нормально, — хмурится в ответ на обращенное к нему заверение. Не верит. Правильно делает.
— Ты с матерью поругалась? — А потом предполагает абсолютно невпопад, пусть и вполне логично.
Заставляет Санту замереть. Её саму и сердце. Они в жизни не ругались почти ни разу. С Леной невозможно ругаться. Это она святая… Она светлая… Она не заслужила, чтобы так…
На глаза наворачиваются слезы, которые могут пролиться. Санта запрокидывает голову и смотрит в потолок, моргая…
— Сант… — Данила окликает, делает шаг к ней, а она выставляет в сторону руку.
— Лук, Дань. Не надо…
Врет сдавлено, привычно пытаясь проморгаться. Внутри адски больно. Снаружи — притворное спокойствие.
И только глаза — две дырки, через которые пытается плакать перепуганная душа. Но кто же ей даст…
— Посмотри на меня.
Данила вроде бы
